В результате окрестные дома постепенно заполнялись новыми жильцами, рожденными совсем под другим небом, которые, либо покупали квартиры у горожан, желающих срочно покинуть, ставший неуютным, Город, либо просто занимали пустующие квартиры и не только пустующие. В социальных сетях и мессенджерах пару раз выносили на суд публики истории, когда горожанам, вернувшимся вечером домой после работы, двери открывали уже новые жильцы.

В нашем же доме таких историй не было. Председатель жилищного товарищества не подписывал бывшим соседям, желающим продать квартиры справку о полном погашении коммунальных платежей, а без этой справки договора купли-продажи просто не принимали на регистрацию. Группы посторонних молодых людей, несколько раз пытавшихся проникнуть на территорию двора, заранее замечал дежурный у ворот, который просто блокировал электрические замки. В конце –концов, от нашего двора отстали — вокруг было множество более интересных объектов, не требующих особых усилий для овладения ими, достаточно было только наклонится и подобрать. Правда, последний события вокруг нашего дома вызывали у меня и небольшой группы симпатичных мне людей, нешуточную тревогу. Три дня назад председатель жилищного товарищества нашего дома, старший прапорщик десантных войск в отставке, кавалер двух боевых орденов, грубый и громкий, любитель выпить и знаток русского мата, жесткий и решительный Михаил Павлович Бобков ушел утром на работу и больше не вернулся. Конечно, оставалась слабая надежда, но предчувствия были нехорошие. Вчерашнее собрание жильцов, закончившееся ничем, провел заместитель Палыча, малодушно пообещавший выполнить все требования странного полицейского и сборщика нового, религиозного налога.

— Вот такие-то деля, малята. — пробормотал я, подходя к, грозно выглядевшим, опутанным «колючкой», воротам нашего двора. С тех пор, как я обнаружил в своей голове иную сущность, которая убедила, что является разумом моего прадеда, Александра, сгинувшего при странных обстоятельствах на одной из необъявленных войн, что вел, еще могучий, идущий неправильным путем, Советский Союз, я приобрел привычку разговаривать сам с собой и это было, наверное, единственное неудобство, доставшееся мне от этого вторжения.

Если не вспоминать первые дни, когда я, на полном серьезе, собирался добровольно сдаться в психиатрическую больницу, в комнату без углов и мягкими стенами. Позднее я узнал, что такие комфортабельные палаты для психов встречаются только в фантастических фильмах, реальная действительность же намного грустнее. Да и свыкся я с дедом, который, приложа руку к сердцу, спас мою жизнь столько раз, что я даже бился со счета. Правда, запредельная… жесткость предка, с которой он решал возникшие вопросы, а особенно его методы преодоления проблем, были неприемлемы для нашего времени.

А потом прадед показал мне картинки из его воспоминаний, яркие, с иллюзией полного присутствия, с пять D эффектом о еще одной войне, которая шла до середины тридцатых годов в Советской Средней Азии, и я понял, что другого пути просто нет. Доброта, цивилизованность, призывы к совести и разуму тут не работают.

Я встал в световое пятно яркого прожектора и посмотрел в объектив видеокамеры, висевшей на высоком столбе за забором, после чего раздался щелчок дистанционного замка и я, потянув калитку сбоку от ворот, оказался на территории двора, в относительной безопасности. Заграждения делали умные и знающие люди, без специального оборудования в наш двор не проникнешь, но я боюсь, что все это бесполезно, самые неприступные ворота откроют перед врагом изнутри, и тут не будет даже ишака, груженного золотом. Людей, что занимались своими повседневными хлопотами в красивом, новом доме, светящимся своими многочисленными огнями передо мной, предадут за небрежные обещания не трогать родню предателя, за небрежное и снисходительное похлопывание по щеке, за обещание называться братом и другом…

— Привет, Саша. — мама, открывшая мне дверь, клюнула меня в щеку коротким поцелуем: — Мой руки, иди кушать, мы с папой только что сели.

На столе, перед моим стулом стояла миска с какой-то кашей, то ли «ячкой», то ли «Полтавкой». Я в сортах и видах круп разбираюсь, они для меня все на одно, неаппетитное лицо. Я хотел, по многолетней привычке, скорчить недовольную мордочку, но в последний момент остановился — прадедушка, засевший в моей голове, в самом начале нашего знакомство, когда я попытался покапризничать перед мамой, что не желаю есть эту дрянь, коварно перехватил мое горло каким-то спазмом, да так, что я, полностью беспомощный, успел попрощаться с жизнью. А потом, когда все закончилось, и я, в страхе ожидая нового спазма, торопливо поедал сладкую, со сливочным маслом кашу, прадедушка показал мне картинки из своего голодного послереволюционного детства и, чуть менее голодной, предвоенной молодости. От вида кулинарных «изысков» того времени меня чуть не вывернуло, только что съеденной, кашей.

— Спасибо, мамочка. — я почти искренне улыбнулся, беря в руку ложку. В последнее время продовольственное, да и любое другое, снабжение жителей Города, стало заметно белее скудным. Сетевые магазины закрывались один за другим, так как торговые сети не могли обеспечить ни снабжение торговых точек достаточным количеством товаров, ни их охрану. А не сетевых магазинов просто не было — пару лет назад под натиском «сетевого ритейла» закрылись последние мелкие лавки и магазинчики. Зато расцвели базары, рынки и микрорынки, куда, по слухам и уходило содержимое, перехваченных неизвестными лицами, сетевых фур. И казалось, какие проблемы с приобретением продуктов, дефицит которых, по слухам, закончился тридцать лет назад, со сменой государственной идеологии и началом сближения с Евросоюзом, тем более, что рубль стоял, как жертва «Виагры», твердо держась курса с евро, как десять к одному?

Но проблема была и ее уже успел почувствовать на себе каждый абориген Города. С рынков и базаров, как метлой, были сметены продавцы со славянскими лицами, сменившись новыми персонажами, у которых на все товары было две цены — одна, разумная, для приверженцев учения Небесного отца, и вторая — в полтора –два раза выше — для всех остальных. Результативно поторговаться можно было только вечером, перед самым закрытием этих, необремененных холодильниками, весами и прочим торговым оборудованием, торговых точек.

Саша быстро съел кашу, с благодарностью принял из рук мамы большую керамическую чашку с горячим чаем.

— Что, ходил к Новицкому? — оторвавшись от своей чашки, спросил отец: — Что Владимир Алексеевич сказал?

Господин полицейский сказал «Без комментариев», но обещал, что если будут убивать, приехать очень быстро… — пошутил Саша и понял, что шутка вышла откровенно страшненькой.

— Извини, папа. — потупился сын: — Дядя Вова обещал поискать Михаила Павловича и нам сообщить. И еще пообещал постараться приехать к нам, если я сообщу, когда приедет этот милиционер.