Я стоял перед ним совершенно спокойно и расслабленно, демонстрируя полную уверенность в своём превосходстве.

— Ещё раз тебя увижу, — кивнул я, — шею сверну. А если ещё раз к Алевтине заявишься, хер тебе отчекрыжу. И она засвидетельствует, что это была самооборона. Ты понял, боров? Всё пошёл отсюда. Пшёл, я сказал!

Напасть он больше не решился, так что послушался, но двинулся, как отступающий хищник, медленно и типа независимо, при этом яростно сверкая глазами и щерясь во всю пасть. Укусил бы, если бы смог. Иллюзий в его отношении у меня не было. Я был уверен, что он ещё не успокоился. Но что было делать? Убивать при Але? А потом и её, да? Смешно.

— Кабздэц тебе, — бросил он, дойдя по коридору до входной двери.

В качестве доказательства он ткнул двумя пальцами себе в шею.

— Сегодня если в клуб сунешься, я тебя на перо поставлю и всех дружков твоих, понял? И девок ваших разорвём, а потом общагу вырежем. Сегодня всё решать будем, студент. Считай, ты покойник уже.

— Нет, надо было всё-таки ему в задницу хлорида натрия вколоть, да чтоб концентрация побольше, как думаешь? — подмигнул я, потерявшей дар речи Алевтине. — Так, Мурадян, ну-ка вернись-ка. Иди сюда, мы тебе укольчик сделаем.

Но он испытывать судьбу не захотел и мухой вылетел из медпункта.

— А ты чем сегодня вечером занята? — невинно спросил я.

— Да, ко мне тётка сегодня… — начала она и осеклась — Ты думаешь, я…

— Ну, как же ты так, Аля? — покачал я головой. — Ты что, с этой обезьяной дружбу водишь?

— С ума сошёл?! —с видом оскорблённой невинности воскликнула она и широко распахнула глаза, и я понял, что да, водит.

— Не советую, Аля. Честно, не советую.

Когда я вошёл в общагу, вернее туда, где мы обитали, гремела гитара, а народ самозабвенно горланил:

Меня вчера укусил гиппопотам,

Когда я в джунгли вечером залез.

Я здесь сижу, а нога моя там,

А гиппопотам ушёл обратно в лес…

— Смотрите, Стрелец пожаловал! — крикнул кто-то, прерывая песню

Увидев меня, все повскакивали с кроватей и бросились навстречу. Подбежали, окружили, загалдели.

— О! Боец вернулся!

— Весь израненный!

— Точно! Голова обвязана, кровь на рукаве…

И тут же несколько человек затянуло хором:

— След кровавый стелется по сырой земле…

— Хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведёт? — усмехнувшись, продекламировал я. — Кто под красным знаменем раненый идёт?

Ребята снова загалдели.

— Ты где пропадал?

— А мы уж думали, ты в Москву укатил!

Наша студенческая берлога располагалось в старой, ещё царских времён, кирпичной казарме. Здесь раньше воинская часть стояла, но её передислоцировали сто лет назад, ну а помещение сейчас использовали для студентов, а до этого для интерната, а ещё до этого в качестве общаги.

Жили мы здесь все вместе— и парни, и девчата. Простыня, подвешенная на верёвке, разделяла помещение на женскую и мужскую часть. Туалетов и умывальников было несколько, так что особых неудобств не возникало. Был даже душ, но его уже в качестве новодела замастырили, и туда всегда очередь стояла.

Казарм я в своей жизни повидал не меньше, чем лейтенантов, но эту вот всегда помнил — и стрельчатые окна и сводчатые потолки, и, главное, вытянутые до пола сетки кроватей.

— Да, куда ж я без вас, братцы, — расплылся я в улыбке, рассматривая друзей своей молодости.

Многих уже и в живых давно не осталось, а здесь они все были воплоти, и на призраков совсем даже не походили, молодые, свежие, полные надежд и идеалов.

— А вы, значит филоните, — усмехнулся я. — В поле не поехали, песни, значит, поёте?

— Нам сегодня машины не подали, послали грузовики куда-то в другие места. Сказали ждать.

Это я тоже помнил.

— Вот мы и ждём.

— А дождались Стрельца!

— О! — поднял палец вверх Мишка Вешкин. — Что-то стало холодать!

— Не пора ли нам поддать? — отозвались Верка Жукова и Костя Новиков, и уже хором все закричали:

— Не пора ль послать Стрельца за бутылочкой винца?!

Да, поток у нас был огонь, как молодёжь сейчас говорит, дружный. И да, в этом стишке всегда «гонца» заменяли на «Стрельца».

— Расскажи, куда ты пропал-то?

— Да, он у фельдшерицы на попечении был, вон рожа довольная какая!

— Какая довольная! — со смехом возмутился я. — Не видишь повязку что ли? Мне сто семнадцать швов наложили!