Джексон свою фирменную фишку ещё не продемонстрировал миру, так что я премьеру ему сорвал, можно сказать. Песня была ритмичной, быстрой и длинной. Грохотала музыка, ослепляли световые эффекты, и тут я такой выплыл, гость из будущего, бляха, дед-пердед, как говорили у нас в первом классе.

Номер взорвал танцпол. Народ был уже в той стадии принятия реальности, когда воображение приукрашивает окружающий мир, и он воспринимается с восхищением, граничащим с эйфорией.

В общем, меня заставляли делать это снова и снова, до судорог в мышцах. Из чего я сделал логичный вывод — молодость молодостью, а систематические тренировки надо усилить.

Мы отошли в сторонку, чтобы перевести дух.

— Вот мы тут гопака отплясываем, — нахмурилась Люся, встряхнув головой, и от этого её движения прокатилась невидимая волна огня, сладкого аромата и желания, — а ты слышал, что Картер сегодня объявил о начале создания нейтронной бомбы? Тебе не напоминает наше веселье пир во время чумы?

Она была разгорячённой, возбуждённой танцами, немного уставшей и… и волнующей.

— Люся, какая, нафиг, бомба? — засмеялся я. — Серьёзно? Бомба? Сейчас?

— А тебя что, вообще международное положение не волнует?

Ну как было объяснить юной комсомолке, что один поцелуй в этом мире стоил в миллион раз дороже митингов, собраний и всех слов политиков. Нужно было бы вернуться к этому разговору лет через пятьдесят, когда кроме обсуждения международного положения ничего и не останется. В определённом возрасте политики и других бесконечно важных вещей остаётся много, а вот поцелуев…

— Не создадут они бомбу, закроют проект, — махнул я рукой и придвинулся к ней поближе, заглянул в глаза.

— Ты хороший парень, сказала она, но… немного легкомысленный. Потасовки, танцы, веселье… Знаешь, в жизни есть вещи и поважнее.

— Правда? — прошептал я и прищурился. — Расскажешь мне о жизни и о серьёзных вещах?

Я приблизился ещё чуток и заметил, как тут же расширились её зрачки. А-а-а… заволновалась! Я улыбнулся. Она мне нравилась. И своей детской серьёзностью и… Я чуть наклонил голову и почувствовал, не увидел, а почувствовал, как приоткрылись её губы. И…

— Гриша! — вдруг раздался над моим ухом требовательный голос. — Белый танец. Я тебя приглашаю!

Я обернулся. Ну, конечно, кто же ещё…

6. Эти глаза напротив

Рядом с недовольно-требовательным видом стояла Ляля Клюева. И это при том, что у нас с ней ещё ничего не закрутилось, она только забросила крючок с наживкой и даже ещё не подсекала.

— Ляль, — нахмурился я, —извини, я устал, давай в другой раз, пожалуйста.

Глазами я подал чётко читаемый невербальный сигнал «женщина, я не танцую».

— Нельзя отказываться, — отстранилась от меня Люся. — Белый танец — это закон.

— Вот именно, — прищурилась приглашающая сторона. — Закон. Иди-ка сюда.

Пела Пугачёва. Мне нравится, что вы больны не мной…

В тему блин. Я положил руки Ляле на талию, на косточки и медленно колыхался в такт голосу Аллы Борисовны. Ляля тоже была стройной, но, в отличие от Люси, её стройность была худой, казалась холодной и даже несколько чрезмерной, намекая на полное отсутствие телесности, и, стало быть, страсти и любовного темперамента. Жаль, что в молодости я понимал далеко не все намёки.

— Вот значит, ты какой, — поджала губы Ляля, вглядываясь мне в глаза. — Не ожидала.

Расстояние между нами было достаточным, чтобы видеть лица друг друга. Её мне прижать не хотелось.

— А ты чего-то ожидала, Лялечка? — с интересом поинтересовался я.

— Сколько раз говорила, не называй меня Лялечкой! Что за плебейство!

Вообще-то, чего она ожидала было хорошо мне известно — восхищения, вздохов, сомнений, страданий, уверений, признаний и лобызания следов. Весь этот детский сад, устроенный ею когда-то со мной, сейчас меня вообще не интересовал, и единственная причина, по которой я с ней танцевал, заключалась в том, что я никогда не считал себя хамом и не хотел её травмировать и отшивать в грубой форме. Впрочем, что я говорю, травмировать Лялю. Я даже улыбнулся, от этой мысли, но тотчас спрятал улыбку.

После всех её фортелей, мотаний кишок и нервов, высокомерия, сцен, попыток вызывать ревность и дешёвых интрижек, повторять свои ошибки молодости я не собирался, даже гипотетически, даже в самом страшном бреду и в самой дикой проекции моего прошлого. Да об этом даже нелепо подумать было.

— Хотя бы элементарной порядочности, — с чувством воскликнула она. — Вот, чего я ожидала!

— Пожалуйста, только не объясняй, — попросил я, — хорошо?

Мне нравится, что можно быть смешной —