Постояв, я решил идти в деревню. Если меня бросили в поле, то очень сомнительно, что там будет поджидать засада. Хотели бы добить, добили. А раз не добили, значит задача не стояла. Значит, нужно было меня изолировать на какое-то время. Ценой жизни исполнителей? Ладно, потом подумаю. А сейчас… чем раньше я вернусь, тем больше нарушу планы своих… недоброжелателей…

Я сделал несколько шагов, запинаясь о комья земли. Идти было неудобно и непривычно. Я наклонился… Охренеть! На мне были кирзачи и… галифе что ли? Как у отца. Ну, собственно, у меня тоже такие имелись в своё время, но вспомнил я именно про батины, хотя самого его никогда не видел. Он погиб в Корее, аккурат перед моим рождением.

Его не стало, а брюки сохранились, и я ездил в них на картошку, куда нас гоняли в институте. В такую же, кстати деревушку… М-да… И кто же меня переобул и переодел? Любопытно… Может, у меня провал в памяти?

Я проверил карманы. Пусто — ни телефона, ни документов, ни денег. Ничего. Зашибись. Ну, ладно, это не самая серьёзная проблема, где, как говорится, наша не пропадала… Первым делом надо было выяснить, какое сегодня число. И где я нахожусь.

Я двинул в сторону деревни. Обошёл поле по периметру по мягкой грунтовой дороге, чтобы не скакать по вывернутым пластам земли, но, прежде чем идти в люди, забрался в еловый околок, маленьким островком торчащий на краю деревни.

Затаился среди тонких, жидких и кривых стволов, чтобы не отсвечивать и не привлекать внимание в столь ранний час, а заодно понаблюдал, нет ли какого нездорового движения. Всё выглядело вполне обыденно. Традиционно даже. Десятилетия проходят, а в нашей русской деревне ничего не меняется — те же дома, те же заборы и даже техника та же самая. Умели же делать…

Мало-помалу рассвело. Фонари погасли, повсюду раздавались утренние звуки. Я решил выбираться. Пройдя по улицам деревни, обратил внимание, что и здесь дороги были грунтовыми, без асфальта.

Зато и пахло по-настоящему, по-деревенски. Дымок, уголь, навоз, скошенная трава, бензин и чистейший, хоть ложкой ешь, воздух. Для любителей «био» самое оно.

Подняв облако пыли, протарахтел мотоцикл, «Урал» с коляской. Дождей, похоже, давно не было… Чуть поодаль прогромыхала шишига. Прям заповедник какой-то. Впереди показались коровы. Они потянулись долгой медлительной вереницей, шагая мне навстречу.

Солнце поднялось выше, щедро проливая золото на весь окружающий мир. Со мной поравнялся пастух лет сорока, с помятой рожей и в не очень чистой фуфайке. На ногах у него были точно такие же сапоги, как у меня.

— Здорово, сынок, — кивнул ему я и закашлялся. — Сегодня какое число, не подскажешь? А то дедушке память совсем отшибло.

Голос был, как чужой, горло саднило. Видать всё-таки простудился, лёжа на меже. Хоть бы почки не застудил да ещё кое-что важное, там и так проблемки имелись…

Пастух хмуро и укоризненно на меня глянул, покачал головой и, ничего не ответив, прошёл мимо. Сделав несколько шагов, обернулся и снова покачал головой.

— Студент, — неодобрительно бросил он, на ходу.

Почему, интересно, студент? Я зашагал дальше, мысленно на все лады склоняя этого самого «студента». Студент, студента, студенту, студентом… Почему студент? Шагал, шагал и остановился, как вкопанный перед зданием администрации. Только… только это была не администрация, а… сельсовет. На стене, рядом с дверью не очень ровно была прибита соответствующая табличка.

РСФСРИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТКрасноперниковскогоСельского Советадепутатов трудящихсяЗаокского районаТульской области

В голове шевельнулось что-то забытое, но неуловимое, будто укутанное ватой. Я нахмурился. На козырьке над крыльцом был закреплён транспарант с призывом, начертанным белой, местами стёршейся краской на старом выцветшем серо-красном, фоне. «ПРОВЕДЁМ СЕВ ВОВРЕМЯ!»

Я покрутил головой. Дома в округе были добротные, но серенькие, с серенькими же шиферными крышами. Никакой металлочерепицы, синей, коричневой, красной кровли — только шифер, причём не новый, старый, с тёмными пятнами. Заборчики такие… как из юности моей. Вот только… что-то в этом всём меня смущало… в чём-то чувствовался обман… В чём только, я не мог понять.

К сельсовету подкатил газик защитного цвета с брезентовым верхом и чёрными номерами. Белые буквы на чёрном фоне: «62–02 тул». Понял! Машины. Их было мало, но я не увидел ни одной иномарки…

Открылась дверь, и из газика вышел крупный дядька лет пятидесяти в видавших виды офицерских сапогах, пошарканной кожаной куртке и широкой, немного засаленной твидовой кепке. Он шарахнул дверцей и, вспугнув трёх пыльных кур, клюющих камушки у крыльца, прошагал мимо меня, поднялся по ступенькам, открыл дверь ключом и скрылся внутри.