От стыда и жалости к себе начинаю закрываться и отбиваться от его рук и губ.

– Уходи! Прошу тебя, Никита, уходи. Я хочу спать. Хочу побыть одна. Прошу тебя, перестань гладить эту уродливую шагреневую кожу. С таким позором легче умереть, чем жить. Зачем тебе это все? Зачем?
– тихо кричу я, заходясь в истерике.

– Славка, нашла о чем беспокоиться. Сейчас с такими шрамами хирургия чудеса творит. Всё сделаем, не переживай моя, хорошая!
– произносит Ник, поднимает меня на руки и несет в свою спальню.

Зайдя в комнату, аккуратно кладёт меня на кровать и начинает сам раздеваться до гола.

– Ты зачем это делаешь, Ник?
– от увиденного моя шоковая смелость улетучивается в миг, потому вопрос задаю заикающимся шепотом, натягивая до подбородка одеяло.

– Как зачем, Славик, мы начинаем нашу общую жизнь и твою психотерапию. Спать будем вместе и только обнаженными, как взрослые люди. Как мужчина и женщина, - голосом полным уверенности отвечает мне Ник и ложится голышом рядом со мной в постель.

Заняв место справа, Никита по-хозяйски поворачивает меня на бок лицом к себе, берет в круг своих рук и продолжает говорить.

– Давай спать, милая. Завтра у нас тяжёлый день, Слава. Мы вместе летим в Эмираты. Я в командировку по вопросам бизнеса. Ты - к очень хорошему врачу, который занимается лазерной шлифовкой всех видов рубцов, - безапелляционно заявляет мужчина то, что вероятно решил давно.

Я недоуменно хлопаю глазами, в моей голове полно вопросов, которые Никита не дает мне задать, потому что начинает быстро пояснять.

– Доктор проведет осмотр и даст нам консультацию. Если шрамы будет нельзя полностью убрать, то сделать их максимально незаметным, уверен, возможно. Не поможет шлифовка, пойдем дальше. Есть в конце-концов пересадка кожи, - произносит Ник, чмокает меня в лоб и гладит по моей ужасно зарубцованной спине.

Я лежу, крепко прижатая к мужскому телу, лицом уткнувшись в волосатую грудь, а своим лобком упираясь в его пах.

Лежу молча и даже боюсь пошевелиться.

Мне хочется разрыдаться от собственной жалости к себе, от своей никчемности и нерешительности.

"Господи, ну что же я за никчемное существо такое, - думаю, пытаясь успокоить свое бешено бьющееся сердце.
– Знаю, надо встать и уйти, чтобы не портить жизнь этому замечательному человеку. Надо…Но сделать этого не могу. Нет ни сил, ни желания, потому что ощущаю себя в объятиях этого сильного и властного мужчины, живой. Только рядом с ним чувствую себя в безопасности. И мне совсем нестрашна его нагота. Я не боюсь ее. Уверена, что Ник не позволит себе ничего лишнего в отношении меня".

И на самом деле в течение длительного времени Никита лечит мою душу и моё тело.

Я прохожу через руки ни одного специалиста. Насколько это максимально возможно мои шрамы в некоторых местах становятся менее заметны.

Там, где келоидные рубцы убрать оказывается невозможно, я их по совету Аниты, французской подруги Никиты, забиваю стильным цветным растительным рисунком.

– СлавА, раздевайся давай. Буду тебя писать. Подарим НикитЕ твой портрет в жанре "ню". Такую нежную и естественную красоту как у тебя надо писать только обнаженной натюрелью, - искренне искристо смеется молодящаяся и гламурно фасонистая, хрупкая женщина субтильной наружности, поворачивая мою голову то вправо, то влево.

– Я не могу раздеться, Анита, - произношу тихо, но уверенно.

– Ты такая стеснительная, СлавА?
– спрашивает меня женщина.

– И это тоже, - отвечаю, насупив брови и покусывая губу.

– Угумс, а ещё что кроме стеснения?
– уточняет Анита, начиная раздеваться.
– Я - художник, СлавА, мне можно все рассказывать как на духу и показывать без стеснения.

– Ну, да, есть у меня ещё некоторые причины, - произношу уныло.

– Смотри на меня, деточка. Я лет на 20-ть старше тебя. Моя грудь давно потеряла упругость и былую пышность, да и задница тоже. На ногах целлюлит. И что разве я - безобразна? Нет, СлавА. Я - красотка, - уверенно говорит мне Анюта, дефилируя передо мной практически совершенно нагая, в чулках и поясе.
– Покажи мне то, что тебя при твоей красоте смущает.

– Анита, почти все мое тело покрыто шрамами. Ну, какой мне жанр "ню", - отвечаю печально после затянувшейся паузы.