Нет, не понял. Но дела это не меняло.

— Сейчас людям в деревне что-то угрожает, и я могу помочь. Правильно?

— Неправильно! — Прохор даже ногой топнул, отчего засохшая на сапогах грязь упала на когда-то чистый и пушистый ковер.

— Ты сам сказал, что полоз пожрет селян.

— И чего? — Прохор упер руки в боки и с вызовом посмотрел на меня из-под кустистых бровей. Вся его робость куда-то делась. — Бабы еще нарожают! Баб у нас в достатке, а вы — один такой. Единственный наследник рода Воронцовых. Последний. Помрете — на кого мы останемся тогда?!

— Веди меня к этой старой железке. — Потребовал я.

— Нет! — скрестил руки на груди Прохор. — Хоть снова плетьми порите, хоть опять в реке топите — с места не сдвинусь! Вы мне потом еще спасибо скажете.

— Ага, два раза, — я решил не тратить время на упрямого мужика и выбежал в просторный коридор, убранство которого напоминало захолустный провинциальный музей после ограбления ворами-искусствоведами: вместо картин на потрескавшихся стенах одни гвоздики, пустые стойки, видимо, для несуществующего оружия, завядшие цветы в пыльных горшках и отклеивающиеся некогда помпезные обои.

А вот чего тут имелось в достатке, так это дверей…

Куда идти-то?

— Барин! — Прохор выбежал следом. — Одумайтесь, заклинаю! Обойдется наш Государь Император без головы змеиной. Лучше свою на плечах сохраните! Деньги мы найдем как-нибудь…

— Да при чем тут голова и деньги? — взорвался я. — Людей спасать надо! — упрямства у меня было в достатке. Из-за него-то и пошел на фронт добровольцем. — А ты — или помоги, или не путайся под ногами.

Прохор нахмурился, его широкие плечи опустились.

— Барин, — тихо сказал он, — что ж с вами сталось-то? Вы же простых крестьян никогда в грош не ставили, а теперь жизнью из-за них рискнуть хотите?

— Ты поможешь мне или нет? — с каждой секундой моя решимость лишь распалялась.

Спустя пару секунд Прохор все же кивнул. Он поставил на пол большой потертый чемодан, который непонятно когда успел собрать, и повел меня к одной из дверей. За ней оказался лифт. Правда, выглядел он как-то совсем дремуче — никаких подсвеченных кнопок и голосовых подсказок, только рычаги и буквенные обозначения.

Прохор потянул за одну из ручек, кабина дернулась, и медленно поползла вниз. Сопровождалось движение душераздирающим скрипом. Если старый механизм и смазывали, то, вероятно, при самом создании.

Биение сердца в ушах зазвучало явственнее. Но оно точно принадлежало не мне. Это билось на границе сознания с глухим гулом, будто огромный колокол.

Кабина скрипнула особенно резко, дернулась и застыла.

— Застряли? — предположил я.

— Не, — мотнул головой Прохор и шарахнул по одному из рычагов.

Лифт снова заработал. Правда, теперь еще натужнее, чем прежде.

Спускались мы довольно долго. Или же только мне каждая секунда казалось едва ли не часом. Прохор сильно нервничал: кусал седые усы, бормотал что-то под нос и пожелтевшим платком стирал с высокого лба обильно выступающий пот.

Когда кабина встала второй раз, то я снова подумал, что мы застряли. Но Прохор встрепенулся, толкнул дверь, а когда та не открылась, заколотил по ней кулаком.

— Отворяйте, порченые! — сурово заорал мужик. — Запустили всю технику, окаянные! Нихрена не работает. Плетьми выпорю, выродки убогие!

Снаружи раздались торопливые шаги. Что-то затрещало, заскребло, и дверь рывком распахнулась. С той стороны на нас смотрели два чумазых человека в обносках. Ближе ко мне стоял крепкий, но глубокий старик. Косматый, неухоженный и бледный, он испуганно смотрел на меня одним красным глазом. Второй, затянутый бельмом, таращился в пустоту.

Рядом со стариком замер молодой невысокий курносый паренек в дырявой кепке набекрень. Тоже красноглазый. Огненно рыжий и веснушчатый, он смотрел волком и всячески избегал моего взгляда. Его простая одежда была на несколько размеров больше, чем требовалось. Из дырявых штанов торчали острые коленки, а плечи испачканной в саже рубахи доходили едва ли не до локтей. Лет семнадцать-восемнадцать, не больше — на чумазом лице даже юношеский пушок не вылез.

— Рады видеть в добром здравии, барин, — виновато улыбнулся старик. — За технику простить просим, но без деталей и инструментов мы починить ничего не сможем, а вы сами денег не дали и…

— Ты что, морда наглая, барина обвинять удумал?! — Прохор чуть не задохнулся от услышанного.

— Мы просто говорим, как есть, — взял слово рыжий паренек. Голос у него оказался звонкий и приятный.

— Молчи, Олежка, — шепнул одноглазый старик. Он положил руку на голову парня и заставил его поклониться, после чего и сам согнулся в три погибели. — Простите нас, барин.