Очнулась Зула уже почти в полдень, когда услышала имя дочери. Наблюдатель с другой стороны стола мог бы не заметить перемены в ее лице, но сердце забилось чаще и щеки вспыхнули от стыда. Она не слушала. Потеряла нить выступления в самый важный момент. Она знала, что Синджин упомянул Софию, но не знала, что именно он сказал.

Впрочем, догадаться было несложно.

Через полчаса, во время перерыва на ланч, ее догадки подтвердил Маркус Хоббс, главный юрист Фортрастовского фамильного фонда, внимательно слушавший Синджина три часа кряду.

— Очень просто. Элу с самого начала не нравилось, что Корваллис сделал Софию держателем токена к Мозгу Доджа и она запустила Процесс. Все эти годы он многократно повторял, что хочет иметь привилегии того же уровня.

Зула глянула через стол на дочь. Корваллис и Мэйв присоединились к Зуле, Маркусу и Софии за ланчем. Они сидели за угловым столом в эфиопском ресторане на Черри-стрит, примерно в трех кварталах от медицинского центра, где случилось несчастье с Ричардом. Было начало октября. По неписаной семейной традиции они всегда собирались в этой части города в то время, когда клены стояли красные. А «семья» означала для них не только родство в обычном смысле. Си-плюс давно стал практически Фортрастом. София была теперь любящей тетушкой подросших детей Корваллиса и Мэйв.

И всех их преследовали умершие. Потому что именно они создали систему, в которой «жили» Додж, Верна, Плутон.

— Он постоянно жалуется, что Сингулярность получается не такая, как ему хотелось, — сказала Зула. — Думаю, отчасти его бесит количество бюрократии. Столько юристов. Столько деловых встреч.

— Но сейчас все вроде разворачивается в ту сторону, которая ему по вкусу, — заметила София.

— Ты про Ком? — спросил Корваллис. Он еще раньше рассказал всем присутствующим про свою встречу с аватарой Элмо Шепарда.

— Да, — ответила София.

— Ком ему нравится, — согласился Корваллис.

— Отлично, — сказала София, — но, даже если Ком — ровно то, о чем он мечтал, кто будет это поддерживать, когда он сам станет частью Кома? Несколько фондов с пересекающимися советами директоров. Их капиталы разделены между неведомым числом инвестиционных инструментов в самых разных финансовых организациях по всему миру.

— Многое из этого автономно, — напомнил Маркус. — Большая часть наших инвестиций управляется ботами, которых мы не понимаем. В его случае их доля, вероятно, еще выше.

— Но все равно нужна материальная основа. Компьютерам, на которых размещена система, требуется электричество и крыша, чтобы на них не лился дождь. Люди могут отключить их, когда захотят.

— Это его тревожит, — сказала София. — И это тревожит меня в его просьбе.

— Не могла бы ты объяснить подробнее? — попросил Маркус. — Поскольку все более очевидно, что Синджин здесь именно из-за этого.

— Процесс, который я запустила в Принстоне, очень сложный и дорогой, но тем не менее это компьютерная программа, подчиняющаяся нескольким простым командам. И одна из этих команд: «выход». Или другая аналогичная. Не знаю, поскольку никогда ее против него не применяла. Или против Плутона, Верны либо кого-нибудь еще.

— Ты держатель токена с правом завершить Процесс — и любой процесс — когда угодно? — уточнил Маркус.

— По сути это работает так. — София глянула на Корваллиса.

Тот кивнул.

— А у тебя, Си, такое право есть? — спросил Маркус. — Ведь София получила свой токен от тебя.

Корваллис помотал головой:

— Ты думаешь, я вроде суперпользователя или сисадмина. Тут другое. Я выдал Софии токен, который дал ей право создать совершенно новую систему. В этой системе она администратор — имеет абсолютную власть над всеми процессами, а я не имею никакой. Не имею и не хочу, — добавил он.

Мэйв внимательно следила за разговором. Судя по всему, она чем-то заинтересовалась, но все не находила удобного момента задать вопрос.

— Спрошу грубо: что будет, если ты угодишь под автобус? — спросила она Софию.

— Ничего, — ответила та.

— Другими словами, — сказал Маркус, — ты не предусмотрела процедуру передачи токена в случае твоей смерти.

— Я даже не знаю, как это сделать, — ответила София. — Никогда о таком не думала. Но подумаю.

— Поскольку речь о моей дочери, давайте зададим вопрос в более мягкой форме, — сказала Зула. — Что будет, если ты забудешь пароль?

— Мы не пользуемся паролями.

— Знаю. Он завязан на твою ПАРАНДЖО. У меня она тоже есть.

— Нет никакого «его». От ассоциаций с паролями одна путаница. Мы отказались от них по этой самой причине: если ты забываешь пароль, то все, кранты. А если кто-нибудь крадет твой пароль, то становится тобой, получает все твои привилегии. В ПАРАНДЖО суть «О» — олографии — в том, что ты должна все время подтверждать свою личность…

— Лицом, голосом, тем, как печатаешь, как ходишь… — сказала Зула. Она все это знала.