— Воистину рукава и ветвления Нила не уступают в запутанности каирским улочкам, — сказал Даппа, изумлённо моргая, — однако в нескольких шагах отсюда Вреж отыскал армянина, торговца кофе, знающего, как добраться до Мокки. Надо спуститься до того места, где Нил расходится надвое, войти в дамиеттское русло и через несколько миль на правом берегу будет деревня. Там начинается водоток, связанный с Красным морем.

— Представляю, какое там движение! — воскликнул Мойше.

— Его ревниво оберегают чиновники-турки и староста деревни, — согласился Даппа.

— По этой-то причине, — подхватил Вреж, — жители соседних деревень кирками и лопатами прорыли обходные каналы, минующие крупные деревни и мыты. Если они и видны, то кажутся старицами либо заросшими сточными канавами. И уж будьте уверены, местные жители стерегут их не менее ревниво, чем чиновники — основной путь. Посему, чтобы попасть в Красное море, придётся давать на лапу бесчисленным крестьянам — боюсь, итог набежит умопомрачительный.

— Но у нас есть целый галиот золота, — напомнил Евгений.

— И своя шкура дороже денег, — поддержал его Джек.

— К тому же крестьяне не меньше нашего будут заинтересованы в том, чтобы турки ничего не узнали, — предрёк Иеронимо.

— Не совсем плохо, но всё-таки плоховато, — упорствовал Мойше.

В разговор вступил Сурендранат, галерник-индус, решивший остаться с сообщниками:

— Вы очень мудро поступили, определив лапуд.

— Молчать! — прикрикнул Иеронимо. — Мы все здесь люди Книги, и нам ни к чему твоя языческая лабуда.

— Погодите, кабальеро, — вмешался Джек. — По опыту знаю, что в индийских книгах содержится много ценного. Что ты расскажешь нам про лапуд, Сурендранат?

— Я слышал это слово от английских торговцев в Сурате, — растерянно проговорил Сурендранат. — Оно значит «лучшая альтернатива первоначальным условиям договора».

Заминка, пока фразу переводили на разные языки. Мойше заговорил:

— Индийское слово или английское, оно заключает в себе мудрую мысль. Наш друг, баньян по рождению и воспитанию, понимает, что драпать через камыши к Красному морю — альтернативный план, запасный выход и не более того. — Говоря, Мойше поочерёдно заглядывал в глаза тем из сообщников, которых считал наиболее безрассудными. Однако начал он с Джека, им и закончил. — Определить лапуд хорошо и мудро, как сказал Сурендранат. Однако первоначальные условия договора предпочтительней лучшей альтернативы.

— Мойше, ты сидел со мной рядом годы, слышал все мои бредни и знаешь, что во всём мире я люблю одно, невзирая на это. — Джек закатал свободный рукав рубахи и показал шрам от гарпуна. — Мне куда больше улыбается плыть завтра в Европу, чем драпать к Красному морю подобно древним евреям. Однако, как и те евреи, я больше не буду рабом.

— Тут мы все согласны, — вставил Даппа.

— Тогда, коли уж меня выбрали общим представителем на завтрашних переговорах с Инвестором, я должен попросить вас об одном. Я бродяга, а потому не люблю цветистых клятв и болтовни про честь. Однако это не бродяжье начинание. Так пусть каждый из вас поклянётся самым святым, что завтра будет со мною. То есть что бы ни случилось на встрече с герцогом — поведу я себя умно или сваляю дурака, останусь собранным, или вспылю, или наложу со страха в штаны, посетит меня бес противоречия или нет, — вы примете моё решение и погибнете либо останетесь жить вместе со мной.

Джек ждал долгой, неловкой паузы, даже смеха. Однако не успело эхо его слов отзвучать в узком дворе, как Габриель Гото выхватил меч. Новички втянули головы в плечи. Одним быстрым движением Габриель развернул меч рукоятью к Джеку, и клинок сверкнул в свете костра, как быстрый ручей под встающим солнцем.

— Я самурай, — просто сказал Габриель.

Патрик, верзила-ирландец, шагнул вперёд и плюнул в костёр.

— У нас есть присловье, — обратился он к Джеку по-английски. — «Это свои дерутся, или другим тоже можно?» Я с вами, и этого должно быть довольно. Но коли ты хочешь клятв, я клянусь могилой матушки за морями в Килмахтомасе, и чтоб тебе сдохнуть, ежели на твой взгляд это хуже, чем быть самураем.

Мойше снял с шеи индейскую плетёнку, поцеловал её и бросил Джеку.

— Кинь её в огонь, если я тебя предам, — проговорил он, — и пусть она смешается с пылью Хан-Эль-Халили.

Вреж сказал:

— Я дошёл за тобою досюда, Джек, ради семейного долга. Клянусь моими близкими отплатить тебе сполна.

Мсье Арланк сказал:

— Убеждения не позволяют мне клясться. Но я верю, что мне предопределено дойти в этом деле до конца.

Ван Крюйк сказал:

— Клянусь правой рукой, что больше не сдамся пиратам. А твой Инвестор — пират в очах Божьих.

— Но, капитан, ты левша! — воскликнул Джек, пытаясь разрядить обстановку, которая становилась угнетающей.

— Чтоб исполнить клятву, я должен буду левой рукой отсечь себе правую, — сказал ван Крюйк, начисто не поняв юмора. Более того, шутка привела голландца в состояние, в каком никто из рабов его ещё не видел. Он выхватил абордажную саблю, положил руку на скамью и с размаху опустил клинок. Последняя фаланга мизинца отлетела в пыль. Ван Крюйк сунул саблю в ножны, встал, поднял отрубленный сустав и поднёс к огню.