— Теперь вы великий человек, Роджер, и богаче Великого Могола.

— Мне говорили, Даниель, но ничего, я не прочь выслушать это ещё раз.

— И вы человек в какой-то мере образованный.

— Я предпочёл бы услышать «умный», но продолжайте свою лесть, столь для вас несвойственную.

— Так вот. Какое метафизическое значение вы придаёте тому, что не можете заплатить за чашку кофе?

— Позвольте, Даниель, я только что заплатил, и не за одну, а за две, если то, что перед вами, — не мираж.

— Но вы не платили, милорд. Кофе принесли и записали на ваш счёт в конторской книге миссис Блай.

— Вы сомневаетесь в моей платежеспособности?

— Я сомневаюсь в платежеспособности всей страны! Выверните-ка ваш кошель. Прямо на стол. Давайте глянем.

— Не паясничайте, Даниель.

— Ах, теперь я паясничаю.

— С тех пор, как вам вырезали камень, в вас появилась какая-то странная ребячливость.

— Держу пари на всё содержимое моего кошелька, что всего содержимого вашего не хватит на ведро тресковых голов.

— Будь в вашем кошельке хоть столько, вы бы уже плыли в Массачусетс. Это все знают.

— Вот видите? Вы боитесь принять пари.

— С какой стати вам вздумалось поговорить о том, что в Англии нет денег?

— Вы сейчас важная птица, слухи носятся вокруг вас, как чайки вокруг рыбачьей лодчонки, вот я и хочу, чтобы вы каким-то образом отправили меня в Америку… ну вот. Ладно, ладно, я подожду, пока вы отсмеётесь. Когда снова будете меня слышать, махните рукой. А, отлично. Так вот, хорошо вам, Роджеру Комстоку, иметь неограниченный кредит и получать кофе и дома по первому слову. Многие другие влиятельные особы пользуются той же привилегией, включая нашего короля, который финансирует нынешнюю войну посредством каких-то алхимических манипуляций. Однако от нас, простых смертных, ждут платы за покупки, а платить-то нам нечем. Говорят, Америка купается в пиастрах, и хотел бы я на это поглядеть, да только шкипера не верят в долг по крайней мере натурфилософам… О да, милорд, смейтесь, смейтесь. Я здесь, в кофейне миссис Блай, исключительно в качестве придворного шута и прошу лишь по серебряной монете за каждый ваш смешок и по золотой — за взрыв хохота. Ещё изволите? Как, денег нет? Ваша мошна болтается, как мошонка мерина? Обычное дело, Роджер, и напоминает мне о другом вопросе, который я коротко изложу, покуда вы сморкаетесь и утираете слёзы: что будет, если все долги, личные и государственные, стребуют разом? Что, если миссис Блай выйдет из своего уголка, неся конторскую книгу на обширной груди, как Библию на аналое, и скажет: Роджер Комсток, вы должны мне свой вес рубинами, расплатитесь немедленно!

— Но, Даниель, такого не случается. Если миссис Блай нужны кофейные зёрна, она может пойти в порт, показать шкиперам свою конторскую книгу или, на худой конец, свой аналой и сказать: «Вот, самый влиятельный человек в Лондоне — мой должник, я могу представить залог, одолжите мне тонну мокко — и не пожалеете!»

— Роджер, что такое конторская книга миссис Блай, разрази её гром — приношу извинения, миссис Блай! — как не чернильные закорючки? У меня есть чернила, целый бочонок, я могу надёргать из гуся перьев и рисовать закорючки сколько влезет. Но это просто значки на бумаге, видимость. И значит, наша коммерция зиждется на видимости, в то время как испанская зиждется на серебре.

— Некоторые сказали бы, что это свидетельствует о нашей высокоразвитости.

— Я не из тех мракобесов, что считают кредит изобретением дьявола, и нечего меня с ними верстать. Я говорю лишь, что чернила, высыхая на бумаге, становятся хрупкими, и финансовая система, выстроенная на чернилах, тоже будет хрупкой — настолько, что может рассыпаться в любой миг. В то время как золото и серебро ковки, податливы…

— По мнению некоторых, это оттого, что их атомы, или частицы, обволакивает подвижная ртуть…

— Увольте.

— Минуту назад вы сами требовали от меня метафизики.

— Вы меня дразните, Роджер. Ладно, ладно, забавляйтесь, я не в претензии.

— Даниель, вы правда хотите отправиться в Массачусетс и оставить всё это позади?

— Всё это куда забавнее, чтобы не сказать прибыльнее, для вас, чем для меня. Я хочу отрешиться от мелочных забот, уехать в глушь и работать.

— Что, в вигваме? Или вы уже присмотрели пещеру?

— Там осталось достаточно деревьев.

— Вы намереваетесь жить на дереве?

— Нет! Срубить их, выстроить дом.

— Боюсь, Даниель, вы непривычны к такой работе.

— Но я умею учиться.

— Куда надёжнее рассчитывать на какой-либо общественный институт. Вы могли бы стать викарием в пуританской церкви.

— В пуританских церквях нет викариев.

— Ах да… ну что ж, вас могут взять в Гарвард.

— Могут взять, а могут не взять.

— Вот, Даниель, метафизическое истолкование ваших обстоятельств.

— Я весь обратился в слух.

— Вы ещё нужны Англии!

— Боже милостивый! Чего ещё ей от меня нужно?

— Сейчас я к этому перейду. Но прежде я предлагаю сделку.

— Подразумевается ли оплата серебром? Или чернильными закорючками?

— Подразумевается синекура для Даниеля Уотерхауза. В Колонии Массачусетского залива.

— А я, чёрт побери, здесь, по другую сторону океана!

— Синекура включает в себя некоторые привилегии, такие, как билет в один конец.

— Вы хотите сказать, Англия ждёт от меня чего-то столь ужасного, что после этого мне нельзя будет в ней показываться?