— Ага! Ага! Вы хотите, чтобы я… у вас что-то на уме! Ведь я угадал, да?

— У нас у всех что-нибудь на уме. — Даниель старательно изобразил ледяной взгляд. Он боялся, что мистер Тредер пустится в фарисейские разглагольствования, но тот сдержался.

— Коллегия горожан избрала вас на роль взвешивателя в завтрашней церемонии, не так ли?

— Доктор Уотерхауз, вы на удивление хорошо осведомлены о том, что якобы хранится в строжайшей тайне, и я не буду выставлять себя дураком, отрицая ваши слова.

— Получается, что вы оппонент, противник директора Монетного двора.

— Таким образом с древности ставят заслон корысти служащих Монетного двора, — охотно согласился мистер Тредер. — Это долг и почётная обязанность златокузнецов.

— Возникает пикантная ситуация, — заметил Даниель, — если вспомнить, что несколько недель назад сэр Исаак мог отправить вас на Тайберн заодно с Джеком Шафто, но пощадил.

Мистер Тредер издал свистящий звук, который почти утонул в очень похожем гудении печей. В августе он был унижен, раболепен, даже вызывал некоторую гадливость. Теперь он свыкся с мыслью, что дело замяли, и нашёл напоминание крайне невежливым. Даниель на миг отвлёкся, глядя в печь. Кольцо по большей части осталось прежним, только края, соприкасающиеся со стенками тигля, начали оплавляться.

— Показать на меня могут лишь Джек и его сыновья, — напомнил мистер Тредер. — Джек меня не упомянул, и через несколько часов он умрёт. Сыновья бежали…

— Знаю, — сказал Даниель. — Я устроил им побег. Мне известно, где они. Перед тем как они покинули страну, я взял с них письменные показания под присягой, с печатью и подписями свидетелей. Там говорится, что вы чеканили фальшивую монету. Кстати. Думаю, что можно приступать. Давайте форму.

Мистер Тредер сунул руку в карман.

— Просто иметь её у себя — смертный приговор. Но коли уж мой смертный приговор всё равно у вас за пазухой, это ничего не меняет.

Он вытащил глиняный цилиндр, диаметром чуть побольше гинеи и длиной в палец. Посередине цилиндр был расколот или разрезан, потом замазан глиной и обожжён. Мистер Тредер положил его на стол, повернул вверх небольшим коническим отверстием вроде воронки и прижал с боков огнеупорными кирпичами.

— Прошу, — указал он, — но приличную гинею так не сделаешь!

— Нам не нужно, чтобы она была очень похожей, — сказал Даниель, — всё равно мы её порубим.

Мистер Тредер вздрогнул, потом озадаченно наморщил лоб, наконец, понял и кивнул. Даниель снова взял щипцы, вытащил светящийся тигель, для устойчивости опёр щипцы на один из кирпичей и повернул запястья. Из тигля хлынуло жидкое пламя. Капля-две попали мимо, но большая часть золота влилась в отверстие.

— Ну вот, теперь мы в одной лодке, — заметил мистер Тредер. — Вы только что совершили государственную измену.

— У нас это семейное, — признал Даниель. Он вытряс из тигля последние капли золота; они упали на стол и тут же застыли. Даниель отставил тигель и закрыл дверцу печи, затем пинцетом собрал всё пролитое золото в чашку. После этого он взял тёплую форму и разломил пополам. Гинея выпала и покатилась по столу. Как предупреждал мистер Тредер, она получилась не очень хорошей: золото неравномерно заполнило форму, и рисунок читался не везде. Гурт не выдерживал никакой критики, а с одного края остался воздушный пузырёк. Там, где у формы было отверстие, у монеты получился отросток. Даниель бросил её в миску с водой, чтобы остудить, потом вытащил пальцами и попытался разрезать большими ножницами. Ему не хватило сил; он уже подумал, что придётся посылать за Сатурном. Однако мистер Тредер, почувствовав азарт, зажал его руки в своих. Сопя, как два борова, они давили, пока гинея — чпок! — не разлетелась пополам. Даниель сделал так, чтобы отросток и прочие серьёзные дефекты остались на одной половине — её он положил в чашку вместе с другими излишками. Вторая половина выглядела куда презентабельней. Даниель поднял её с пола и снова разрезал пополам, а потом ещё раз, примерно как пиастр делят на реалы, только здесь кусочки получались мельче, неправильной формы. Когда мистера Тредер удовлетворил выбор форм и размеров, кусочки сложили на весы и взвесили. Затем он и Даниель записали результат, каждый на своём листке.

На этом оба, не сговариваясь, решили, что дело завершено. Даниель повёл гостя к выходу. Мистер Тредер приехал в портшезе. Никто не должен был знать, что взвешиватель заглядывал к директору Монетного двора — это сразу вызвало бы самые серьёзные подозрения.

— Вы как-то подстроили, чтобы выбрали именно меня? — поинтересовался мистер Тредер.

— Я употребил всё своё влияние.

— Потому что за мной грешок.

— Нет. Вероятно, на любого члена коллегии можно было так или иначе надавить, — сказал Даниель. — Я вспомнил, что вы умеете показывать фокусы. Надеюсь, вам удастся проделать с кусочками монет то же, что и с монетами.

— На самом деле ловкости требуется меньше, чем все думают. Главное — отвлечь внимание зрителей. Но я тем не менее, сегодня поупражняюсь.

— А я поупражняюсь в том, чтобы отвлекать на себя внимание, — пообещал Даниель.

— Естественно, у вас не выйдет, разве что будете практиковаться всю ночь.

— Мне так и так не спать, — сказал Даниель, — занимаясь противоестественными делами самого различного свойства.

Он встаёт чересчур рано, поскольку думает, что улицы запружены народом из-за предстоящей казни. Это не так. Столько людей хотят увидеть, как Джека Шафто потрошат, холостят и четвертуют, что все встали рано, чтобы занять места в первых рядах. Даниелю надо всего лишь выйти из особняка сэра Исаака Ньютона, повернуться спиной к глухому рокоту, отдающемуся от небесного свода на севере, своего рода полярному сиянию народного гласа, пройти немного по тихим улицам, и вот он уже на площади к северо-западу от аббатства.