Шрифт:
— Если я буду молчать, то сойду за французского дворянина. Все в страхе разбегутся.
— Особенно когда увидят твои шрамы. Они весьма живописны.
— Вы бы так не говорили, если бы представляли себе, как они достаются: всю эту боль, беспомощность, когда месяцами исходишь гноем и не знаешь, будешь ли через минуту жить или умрёшь.
— Ты забываешь, что я родила двоих.
— Пардон. Таким образом, вы вернули меня к прежней теме.
— Какой теме?
— Вы никогда не говорите о незаконном.
— Из чего ты мог бы сделать вывод, что я не хочу о нем разговаривать.
— Я просто задаю вежливые вопросы, принятые между родителями.
— Как поживают Джековы сыновья?
— Джимми и Дэнни растут в полку, как их отец и дядя. Если они не шкодят и не отлынивают от дела (что маловероятно), то сейчас чистят картошку в нашем лагере под Шербуром.
— Они догадываются, что ты шпионишь для Мальборо?
— Какой невежливый вопрос, госпожа герцогиня! Я вовсе не уверен, что шпионю. Ещё не решил, как быть. Никаких донесений ему пока не переправлял.
— Ну, когда решишься, можешь передать их через меня.
— Если решусь.
— Решишься обязательно. Ведь намечается вторжение в Англию, верно?
— Когда ирландские и французские полки весной передислоцируются в самую восточную часть страны и встают лагерем, начинаешь предполагать нечто подобное.
— Ты не сможешь этого допустить. Ты известишь Мальборо.
— Он в опале. Он и его жена с её бесконечными кознями не угодили Вильгельму и Марии. Ему пришлось продать все свои офицерские патенты. Теперь он никто.
— Да, и об этом говорят во всех версальских салонах. Но если французы высадятся в Англии, ему немедленно дадут полк, и ты в этот полк запишешься.
— Раз вы сами всё так хорошо знаете, мадам, буду считать, что ответил на ваши вопросы, и попробую задать встречный: догадывается ли герцог д'Аркашон, что вы — шпионка?
— Ты ошибаешься. Когда-то я шпионила для Англии, теперь — для себя.
— А. Ясно. То есть, если мы пересечём Ла-Манш, вы хотели бы знать об этом для своих целей.
— Ты сказал «для своих целей» так, будто у меня одной в целом свете есть свои цели.
— Ладно, ладно. Чёртова уйма пуговиц, а?
— Ты не жаловался, когда расстёгивал их десять минут назад.
— Двадцать минут назад, мадам, если вы не хотите, чтобы я окончательно упал в собственных глазах! Десять минут, скажете тоже! Неужто я так торопился?
— Может быть, торопилась я.
— Хм… считается, что он бывает тороплив и нечуток, а она хотела бы растянуть.
— Ну, я и растянула его, сержант, когда осматривала на предмет французской болезни. И, надо сказать, далеко пришлось растягивать.
— Вы пытаетесь сменить тему и сбить меня с толку лестью. Однако это методичное исследование моего ствола лишний раз подтверждает деловой характер нашей встречи, не так ли?
— Ну, хорошо. Я надеюсь, что номер третий, как считаешь ты, или второй, как считает Этьенн, будет не наполовину Лавардак, а наполовину Шафто, соответственно, много красивее, умнее и здоровее номера второго-первого, храни его Господь, бедняжку.
— Я… я… я в ужасе!
— Почему? Ты воевал, видел и сам делал худшее, на что человек способен!
— Может, это не так ужасно в сравнении с тем, на что способны женщины?
— Ты преувеличиваешь. В мире и впрямь есть ужасные женщины, но я не из их числа.
— Ну, знаешь… использовать мужчину таким образом… чтобы я даже не знал о собственных детях?
— Почему ты не задавал умных вопросов до того, как валиться со мной на сено, сержант Шафто? Ты до сих пор не знал, что от этого бывают дети?
— Ладно… ладно… я в ужасе от другого.
— От чего же?
— Разумеется, я знал, что ты на самом деле меня не любишь. Так что на этот счёт я не обольщался.
— Разумеется. Как я знаю, что ты не любишь меня.
— Ну да. Хотя вообще-то ты аппетитная.
— Да и ты очень даже ничего, Боб.
— Но я всегда полагал, что ты спишь со мной, потому что разлучена с Джеком.
— Как ты со мной, потому что разлучён с Абигайль?
— Ну да, мадам. Мне и в голову не приходило, что я нужен в качестве производителя… что не так с номером вторым-первым?
— Люсьен, как бы сказать, убогонький. Среди Лавардаков это обычное дело. Кроме того, он вялый и плохо растёт.