Среди Механиков ходили жуткие истории о людях, которые забыли, что правила диктует лаз, а не они.

«В крайнем случае... в самом крайнем случае...» – бормотал про себя Механик (тогда ещё не Майс), поспешно раздеваясь. Да, от хорошей жизни никто не пошёл бы на эту пытку. Сам он прежде проделал ужасный путь лишь один раз. Нырнул в Муравьиный лаз на Таричесе, вынырнул на маленьком островке архипелага Тоулег. Потом долго кричал по ночам.

Но тогда он знал, куда вёл лаз. А этот только-только обнаружен, ещё не исследован. Он мог вышвырнуть голого измученного человека куда угодно. Например, на безжизненный ледяной остров.

Повезло. Неслыханно повезло. И не важно, что пришлось умереть и воскреснуть... нет, не так, не умереть... нет в языке слов, чтобы описать, как тебя, живого, с нервами, мозгом, костями и шкурой, вытянули в струну от острова до острова...

Ладно. Это было и прошло.

Майс жив. Майс на земле, где живут люди. Майс вовремя получил помощь. (Кстати, надо будет узнать состав невероятно действенного зелья, придавшего ему сил.) Майс знает язык, на котором здесь говорят. Недаром Географ обучал его языкам разных архипелагов. На многих соседних землях языки очень схожи. Различаются выговором гласных, или придыханием, или построением фраз...

Он на Фетти. Что рассказывал о нём Географ?

Самый крупный остров архипелага, который тоже называется Фетти. Архипелаг населяют две расы: вайтис и шаутис. Девочка, что взяла его в свою тележку, наверняка вайти: у неё светлая кожа, прямые волосы, зелёные глаза, верхние веки не утолщены.

Три года назад здесь закончилась война. Теперь три острова – и Фетти – принадлежат королю Массимару.

Хорошо. Очень хорошо. Здесь тоже есть Механики – и Майс их найдёт. Продолжит свою работу. Да, у него нет ни денег, ни крыши над головой, ни одежды, кроме нелепого шутовского наряда. Но в Энире живёт женщина... не Механик, нет, но какие-то дела с Орденом она имела. Возможно, она поможет... если захочет. И если она ещё жива. Кажется, она очень стара, эта Гекта.

* * *

Когда Номо был уже очень высоко, двое стражников подъехали к постоялому двору дядюшки Сурка и решили там перекусить.

Хозяин вышел им навстречу к самой дороге, низко кланяясь. У Сурка было несколько причин не ссориться со стражей, и любая из этих причин могла привести его если не на виселицу, то уж на каторгу точно.

Стражники охотно вошли в небольшую пустую трапезную, отведали гусятины, тушёной в кокосовом молоке, и принялись выспрашивать хозяина: не забредали ли на постоялый двор подозрительные рожи?

Хозяин истово заверил дорогих гостей, что его постояльцы – сплошь люди солидные, серьёзные и наперечёт знакомые. Не первый раз ездят по здешней дороге. Всё больше мелкие торговцы. Заходят ещё бродячие жрецы и проповедники – народ скучный, но безобидный.

– Ну, бывают у тебя постояльцы и повеселее, – ухмыльнулся младший стражник. – Недавно циркачи останавливались, верно? Представление для гостей давали?

Дядюшка Сурок скрыл тревогу в круглых глазках и ответил, что циркачи и впрямь останавливались прошлым вечером, но представления не давали. Поужинали, заночевали, а утром пораньше двинулись в путь.

– Ну да, мы их встретили, – кивнул старший стражник. – Бейтер Шарго с дочкой. Мы с ними поболтали малость.

Хозяин сдвинул брови, пытаясь понять: то ли с ним шутят какую-то странную шутку, то ли он чего-то не разобрал в речи стражника.

– Я Бейтера Шарго много раз видал, – ухмыльнулся младший из гостей. – Прыгает, бывало, задом вертит, спотыкается смешно. И девчушка при нём – кувыркается, шарами жонглирует. Девчушка-то подросла, а папаша прямо не изменился, словно его старость не берёт. Такую нам рожу скорчил – мы чуть со страусов не попадали!

Сурок побледнел, его щёки словно ещё больше отвисли.

– Вы кушайте, кушайте, – забормотал он, – я сейчас... кухарке пару слов...

И вывалился за дверь.

Но ни к какой кухарке он не пошёл, а выбрел во двор и остановился, прислонясь к бревенчатой стене и дёргая воротник рубахи, словно было трудно дышать.

Перед глазами стояло лицо Бейтера Шарго – мёртвое, бледное, неподвижное лицо в яме, вырытой на краю болота, за колючими зарослями дикого кислярника. На дне ямы стояла вода, она сочилась по стенкам, но лицо Шарго поднималось над водой и глядело вверх. Сурок лопату за лопатой кидал в яму тяжёлые комья земли, тело циркача уже было засыпано, а лицо всё ещё глядело вверх, словно стараясь запомнить...

И тут же это видение сменилось другим: мёртвый шут кривляется перед стражниками, корчит им гримасы...

«Храни меня боги! Стражник сказал: его старость не берёт. Выходит, его и смерть не берёт? Говорят, все циркачи прокляты... И девчонка... глаза бешеные... колдунья, да! А если он притащится на постоялый двор? Этак проснёшься среди ночи – а он в ставни стучит...»

Трактирщик передёрнулся от ужаса и омерзения.

«На какой храм жертвовать? Какие боги заступятся? Может, поселить у себя бродячего проповедника? Они вечно хвалятся своей святостью – так пусть отгоняет нежить?.. Нет, эти бродячие святые жрут как не в себя, такого не прокормишь... одни убытки... Это мне за грехи мои! Много скопилось грехов, много... Ох, страшно, как же мне страшно, хоть иди на болото и топись от страха...»