Тяжелая пелена застила мне глаза.

Неужто этот прохиндей, этот прожженный плут с внешностью кристально честного малого держал меня за деревенского дурачка? Ну, Саныч, если моя драгоценная жена права, берегись!

– Пусть он при нас достанет свою захоронку, - доносился из глубин космоса голос Инны.
– Только мы втроем. Пересчитаем вместе. И пусть он держит ответ.

– Он ответит, - с угрозой пообещал я.
– Ответит за все! Я заставлю его сказать, почему он так поступил.

– Почему - понятно без объяснений. Я недоуменно посмотрел на нее. Инна взяла мое лицо в свои ладони:

– Милый... Как же ты не понимаешь?! Ведь у него растет сын! Горячо любимый сын!

Одной фразой она рассеяла все мои сомнения (которых, впрочем, почти не оставалось). Что тут Доказывать?

Любовь Саныча к сынишке, вообще к семье носила гипертрофированный характер. Я знал, что ради своих близких Саныч не пожалеет жизни, и не видел в том ничего предосудительного. Напротив, меня это умиляло. Да я и сам с симпатией относился к мальчишке. Но сейчас отцовские чувства Саныча представлялись мне миной замедленного действия, направленной против меня. Я понял простую истину: то место, которое раньше я занимал в сердце Саныча, безраздельно занято его семьей. А я? Я даже не вытеснен, я стал досадной помехой, этакой занозой, которую надо вырвать, а еще лучше уничтожить.

Какой же я глупец! И какая умница Инна! Она в два счета раскусила этого скользкого типа. Действительно, разве можно верить предателю?!

– Что предлагаешь?
– спросил я ее и как жену, и как сообщницу.

– Ты сам должен решить, Вадик.

– Ладно, не будем пороть горячку. Мне надо успокоиться и как следует все обмозговать.

– Только не тяни. Как бы не припоздниться.

– Не волнуйся, милая. Никуда он теперь от меня не денется.

* * *

Саныч явился наутро.

У него был вид человека, желающего загладить свою вину.

Хитрец!

Рассыпаясь в витиеватых комплиментах, он принялся выведывать, не согласимся ли мы с Инной посетить вечерком его скромную обитель, на задворках которой задымится мангал, распространяя аромат великолепного шашлыка, который он уже замариновал в белом вине с добавлением всех необходимых специй.

Знает, подлец, что мы обожаем шашлык его приготовления.

– Надеюсь, ты еще не собираешься нас отравить?
– пошутил я.

Саныч вытаращил глаза:

– Федорыч! Если я когда-нибудь и отравлю тебя, то только своей глубокой преданностью, которая, к сожалению, как я заметил, вызывает у тебя легкую тошноту.

– Ладно, старый плутишка. Не паясничай. Мы придем.

* * *

И вот мы сидим в его саду под душистой яблоней.

Шашлык, как всегда, получился отменный. Не знаю уж, как это ему удается. Я много раз брал у него и рецепты, и консультации, но только переводил продукт. А Саныч нанижет сочные куски на шпажки, выложит на мангал, дунет на угли, помашет картонкой с одной стороны, с другой, перевернет раз и два, сбрызнет из особой бутылочки, где в уксусе плавают огненные дольки жгучего перца, - и готово: хоть ты трижды сыт по горло, а не устоишь.

Женщины ушли в дом, мы с Санычем остались за столом вдвоем.

Нынче мне удалось основательно подпоить его. Саныч крепился из последних сил, язык заплетался. Еще рюмка-другая, и он попросту свалится с копыт.

Интересно иной раз понаблюдать за пьяным человеком, для которого это состояние - редкость.

– Послушай-ка, Саныч...
– заговорил я. Он пытался держать голову прямо, но она то и дело клонилась то в одну, то в другую сторону.

– Я никогда не интересовался твоей бывшей командой, а теперь вдруг припекло. Сколько у тебя было парней? Я имею в виду, сколько их всего прошло через твою кухню?

Он воздвиг над столом кулак и принялся по одному разгибать пальцы:

– Раз, два, три, четыре... Но - тсс! Чтобы Вика не услыхала.

– Она не слышит. Где эти парни? Он глуповато заулыбался:

– Ты же знаешь, Федорыч, двоих мы отправили. Ну, тех, которые видели твою благоверную там... там... словом, понимаешь где.

– Кто двое других?

– Мы же от них тоже отказались. У нас теперь легальный бизнес, верно? Хотя бардака в десять раз больше.

– И все-таки, кто те двое?

– Они тебе нужны?

– Иначе не спрашивал бы.

– Хорошо!
– Он отодвинул тарелки, расправил перед собой салфетку и принялся быстро писать, морща лоб.

– Вот, - протянул мне короткий список. Я сложил салфетку вчетверо и спрятал в нагрудный карман рубашки.

– Зачем тебе, Федорыч? Хочешь опять... золотишко... а?

– Там видно будет.

В это время из-за угла дома выбежал Антон, которому недавно исполнилось шесть лет.

– Папа!
– закричал он.
– Мама велела передать, чтобы ты больше не зюзюкал.