– Юлия взрослый человек, она имеет право уехать, выключить телефон, никому ничего не сказать…

– Ничего не напоминает? – повернулась к нему Александра.

– Думаешь, это месть? – изумился скульптор. – Мне?

А, ну да, схема-то похожая.

Александра процедила кофе и поставила кружку перед Стасом. Для Валеры нашелся чай в пакетике, и он покорно уставился в чашку, не встревая в разговор.

– Схема похожая, а вы с ней совсем не похожи, – вздохнула Александра, – вот что меня пугает. Ты – перекати-поле, она домашний человек. Ты можешь в Москве нырнуть, в Питере вынырнуть, а она дальше Солянки не решается заходить. И вот так исчезнуть… Нет и нет! Что-то произошло.

Вспомнив предсказание Леонида, художница добавила:

– Или произойдет.

– Может, Юлию на скорой увезли, когда тебя дома не было, – предположил Стас. – Может, она в больнице, ей не до тебя, да и кто ты ей, чтобы звонить, извещать? Вот и все объяснение. Что ты панику-то поднимаешь?

– Зато ты очень спокойно относишься к такому варианту, – в сердцах бросила Александра. Ей хотелось как следует отчитать Стаса, но сдерживало присутствие постороннего лица. Валера с отсутствующим видом потягивал чай, но, без всяких сомнений, к разговору прислушивался.

Стас сложил ладони в молитвенном жесте:

– Что, ну что я должен делать, по-твоему? Беспокоиться? Я беспокоюсь, а толку-то? Обзванивать больницы и морги?

При упоминании моргов Валера поднял глаза и тут же опустил их. Стекла очков слепо блеснули в свете лампочки.

– У нее были… – Александра осеклась, поймав себя на том, что говорит о квартирной хозяйке в прошедшем времени. – У нее есть родственники?

– Понятия не имею. – Отодвинув кружку, скульптор поднялся из-за стола. – Об этом мы никогда не говорили. И вообще, Саша, сейчас ты делаешь ошибку. Расспрашивать надо не меня, а Марью, они близко сошлись, прямо подружились. А когда Юлия мне что-то рассказывала, я даже не слушал.

– И очень плохо, – вздохнула Александра. – Что ж, остается ждать и надеяться, что все обойдется. Не к гадалке же обращаться, чтобы ее найти…

– Все гадалки – мошенницы, – немедленно заявил Стас, явно вспомнив Надю-сербиянку. – Ладно, Саша, мы к себе на кладбище, время позднее, дорога дальняя. Не сердись.

Валера встал, поставив на стол ополовиненную чашку жидкого чая. Александре вновь показалось, что он колеблется, не решаясь протянуть ей руку на прощание. Художница демонстративно скрестила руки на груди и повернулась к Стасу, который натягивал куртку.

– Забери свои цветы. – Она кивнула на букет в ведре. – И знаешь что? Отдай мне ключи. Я буду туда заходить, проверять.

– К чертовой матери цветы! И что там проверять? – Стас с явным облегчением протянул ей два ключа на кольце, как будто эта почти невесомая ноша чрезвычайно тяготила его. – Все было как всегда.

– А у меня осталось ощущение, – заметила Александра, словно про себя, принимая ключи, – что там было не все как всегда. Что-то было не так, но я не могу понять, что именно. Глазом зацепила, а разумом не поняла.

– Две картины пропали, – напомнил Стас.

– Нет, – отрывисто ответила Александра. Она отперла дверь, и мужчины вышли на лестничную площадку. – Не картины. Дело не в картинах.

Следующий день обещал быть сложным – Александре предстояло посетить трех возможных клиентов на разных концах Москвы. Из троих она знала только одного и заранее содрогалась, планируя встречу.

Этот именитый коллекционер довольно часто что-то покупал и продавал. С ним приходилось иметь дело ради заработка, но Александра долго потом отплевывалась, вспоминая лисье морщинистое лицо, сладкий фальшивый голос и всяческие каверзы, которыми тот украшал свои сделки. «Вязкий скряга, скользкий, хитрый, – жаловалась она иногда Марине Алешиной. – Только и думает, как бы тебя обдурить, причем из-за чего убивается? Из-за ерунды, из-за копейки. Богатый человек, в живописи разбирается отлично, можно сказать, сам эксперт. Два образования, три европейских языка… Общаться невозможно, тошнит!»

Был еще момент, на который Александра подруге не жаловалась. Показывая свои богатства, Николай Сергеевич постоянно норовил взять ее за талию. Это носило бы характер доброй стариковской ласки, поскольку коллекционеру было под восемьдесят, но поползновения были слишком навязчивы. Александра уворачивалась от этих объятий как могла, не имея возможности резко одернуть старого ловеласа – ведь от него зависел заработок. Одной из самых тяжелых сторон ее профессии была именно необходимость общаться с малоприятными людьми, сохраняя самообладание и посылая любезные улыбки. Художница подозревала, что Николай Сергеевич устраивает все это специально, чтобы выбить ее из колеи и заставить совершить оплошность в его пользу. Александра прекрасно понимала, что этого человека интересуют только деньги. Он был проницателен, дерзок и совершенно не брезглив. Покупал заведомо краденое по дешевке и умудрялся куда-то сбывать втридорога. Александра от таких сделок сторонилась, так же как от объятий коллекционера, и все же пару раз ей случилось продавать краденые картины. Полотна ушли быстро и на редкость удачно, она неплохо заработала, но омерзительный осадок остался навсегда.

…И сейчас, стоя перед дверью квартиры, где обитал Николай Сергеевич Кожемякин, готовясь нажать кнопку звонка, она поморщилась, словно ей предстояло влезть в смердящую помойку. Вспомнились горькие слова Стаса, произнесенные накануне: «Я просто ползал в грязи в поисках пропитания. Как и ты, Саша, будь честна!»

Дверь отворилась, прежде чем она позвонила. Коллекционер, извещенный о ее прибытии по домофону, был начеку, и не успела Александра переступить порог, как он полез с объятиями: