Закрыв глаза, она позвала:

– Мара Моревна, придите, пожалуйста! Мне очень нужна ваша помощь.

Оставалось надеяться, что великая чародейка и хозяйка всего дивнозёрского волшебства услышит несчастную ведьму. И не станет таить обиду на то, что все эти четыре года Тайка её избегала.

Нитяной лес – место, где сплетаются человеческие судьбы, – выглядел мрачнее, чем обычно. Наяву весна только готовилась уступить место жаркому лету, а здесь на деревьях листья уже пожелтели. В воздухе висел туман. Не приятная утренняя дымка, а густая, тяжёлая мгла, будто пришедшая с болот. На стволах Тайка заметила грибы – раньше их тоже не было. У одних шляпки светились, разгоняя сумрак. Другие же выглядели как парша на коре. Может быть, деревья заболели? Да, похоже на то. Некоторые вон и вовсе высохли.

Она немного прошла вперёд по заросшей тропинке и – ой! – провалилась по щиколотку в лужу, которую было совсем не видно под травой. Любимые кроссовки так и остались в грязи: раз – и всосало. Пришлось снять носки, закатать джинсы до колен и дальше шлёпать босиком по лужам – до самой поляны с нитями судьбы.

Там тоже всё выглядело неважно. Прежде яркие нити потускнели, словно их припорошило пеплом. Многие скрутились, запутались, стянулись в узлы. Тайка поёжилась: бр-р-р. Ей показалось, что сейчас откуда-нибудь вылезет паук, который сплёл эту затейливую паутину.

– Мара Моревна! – крикнула она, и лесное эхо трижды повторило её слова.

Но никто не отозвался, лишь из кустов выпорхнули и заметались потревоженные летучие мыши.

Может, Пушок прав, и волшебство действительно уходит из Дивнозёрья капля за каплей? А может, дело в самой Тайке. Что, если она разучилась видеть чудеса и поэтому чародейке не ответить на её зов?

От одной этой мысли сделалось дурно, и Тайка присела на пенёк. Если так пойдёт, однажды она и впрямь может проснуться – и больше не увидеть друзей: Пушка, Никифора, хлопотунью Анфиску, лешего Гриню, Марьянку-вытьянку и остальных. И даже скучать по ним не станет, потому что забудет, что они вообще существовали. Только одинокими зимними ночами сердце будет сжиматься от непонятной тоски о былом. Дивнозёрье, конечно, не пропадёт. Алёнка станет новой ведьмой, будет хранить и защищать заповедный край…

На языке появилась горечь, будто Тайка хлебнула полынного отвара. Раньше она думала, что Дивнозёрье нуждается в ней. И действительно много делала – буквально себя не щадила. Ни одну просьбу не оставляла без ответа, вовлекалась в чужие раздоры, искала пропавшее, помогала нуждающимся… Всем, кроме себя. Поэтому не заметила, как и когда любимое дело стало ей в тягость. Она вспомнила, как закатывала глаза (блин, опять у них что-то стряслось!) там, где раньше сама предложила бы помощь. Как всё больше ведьминской рутины спихивала на Алёнку (а та и рада была). Закрутилась, забегалась, пока не потеряла смысл. Мавка Марфа сказала бы «заболотилась» – уж она-то знала, каково это. Тайке вдруг стало ужасно жаль себя. Она наморщила нос. Показалось, сейчас опять заплачет, но глаза остались сухими. Может, нитяной лес не любит слёз, не доверяет им?

– Теперь я поняла. Это не я нужна Дивнозёрью. – Она судорожно вздохнула. – Это Дивнозёрье нужно мне!

Порыв ветра осыпал её сухими листьями. Сухие деревья угрожающе заскрипели, но устояли. Тайка сочла это добрым знаком: наверное, лес прислушивался к её словам. Ждал: мол, что ещё скажешь в своё оправдание, ведьма? Тогда она взмолилась:

– Мара Моревна, родненькая, простите меня! Знаю, я обещала каждый год помогать вам распутывать нити и не сдержала обещание. Я не хочу оправдываться: что сделано, то сделано. Причины не так уж и важны. Но дайте мне возможность искупить вину. Пожалуйста…

Она говорила всё тише и тише, пока не перешла на еле слышный шёпот. Непролитые слёзы сжимали горло. Неужели всё тщетно? Разве она не заслуживает второго шанса? Другим Тайка его давала, между прочим.

– Я всё что хотите сделаю. Нити надо привести в порядок? Приведу. Лес расчистить? Расчищу. Только не лишайте меня волшебства, прошу!

– Ты сама себя его лишила, – раздался за спиной знакомый голос.

Тайка аж подпрыгнула, потом вскочила с пенька, развернулась и ахнула:

– Что с вами, Мара Моревна?! Вы заболели?

Такой чародейка ещё не являлась: маленькой, немощной, со сморщенным, как печёное яблоко, лицом. Из-под чёрного платка выбивалась кипенно-белая прядь. Мару Моревну, словно старую рябину, пригибало к земле ветром. Она опиралась на суковатую палку, чтобы не упасть. Конечно, Тайка помнила, что облик чародейки меняется вместе с временами года. Весной она девчонка, летом – красавица в самом расцвете сил, осенью – зрелая женщина, а к зиме постепенно превращается в дряхлую старуху. Только ведь сейчас не зима!

– Весь мир хворает, деточка. Уходит волшебство, и всем волшебным созданиям нынче несладко. Твои друзья не очень могущественные, поэтому ещё не почуяли, но скоро и до них хворь доберётся.

– Неужели всё из-за того, что вязовые дупла закрылись?

Хотя Тайка не имела к этому отношения, но отчего-то её кольнуло чувством вины.

– Дупла – это ерунда. Можно подумать, они прежде не закрывались. Они всего лишь дверца, понимаешь? Захлопнется одна – распахнётся другая. Да ты и сама знаешь. Не ты ли на Алконосте в волшебный край летала? Нашла способ, когда приспичило.