– Ох уж эти дупла! – недовольно фыркнул Пушок. – Это из-за них у Таи депрессия. Надо как-то устроить, чтобы они снова открылись.

– И как?

– Не знаю. Но в прошлый раз же как-то справились.

Никифор почесал в затылке:

– Так то была не наша заслуга. Ежели б можно было как-то с той стороной связаться, разузнать, что происходит. Но отсюда мы ничего сделать не можем. Остаётся только надеяться и ждать.

– Сколько лет уж ждём, – насупился Пушок. – А Тае всё хуже и хуже. И волшебство по капле уходит. Вон даже болотник Мокша волнуется.

– Ты и к нему уже слетал, пострел?! – ахнул Никифор.

– Должен же я был посоветоваться с экспертами.

– Тоже мне, нашёл экс… икспе… знатока, в общем!

– Я хотя бы что-то делаю! А ты только за печкой дрыхнешь да с Анфиской своей милуешься. Может, у тебя тоже депрессия?

– Ты ругаться-то брось. Нет у меня никакой диспе… Тьфу, пакость, слово то какое! Не кручинюсь я, в общем. Да и не надобно нам сейчас никаких потрясений. У Таюшки-хозяюшки предзащита скоро. Вот защитит диплому свою – и пройдёт тоска.

– Сомнительное лекарство. Ты ещё скажи, что жениха ей хорошего надо.

– Да был у нас жених… – вздохнул Никифор. – Жаль, в Волшебной стране остался. Но ничё, всё образуется, вот увидишь.

– Не образуется! – Пушок сам не ожидал, что может так рявкнуть. – Хватит себя обманывать. Всё плохо. Может, мы вообще последний оплот волшебства в этом мире? Четыре года я тебя слушал, надеялся. Это для нас не срок, а для Таи… Она же смертная, забыл?

– На три четверти, – сварливо поправил домовой. – А четверть дивьей крови – энто не так уж мало.

– Толку-то? Росла она здесь, в Дивнозёрье. А люди родные-любимые в Дивьем царстве остались. Ни весточки от них, ни письма… Тая ночами порой их зовёт. То Семёновну, то Яромира.

Заслышав это, Тайка вспыхнула. Ну чего Пушок выдумывает? Неправда это! Или?..

– Ох… Тяжко ей, сталбыть, без бабки да без друга сердешного.

– Мне так её жа-а-алко! Знаешь, я даже на Дорогу Снов попробовал сунуться. А вдруг получится?

– И чаво там?

– А ничего! Ну, кроме репьёв да чертополохов. Шипы – во! Больше моих когтей. Не пройти ни конному, ни пешему.

– Ох, беда! – всплеснул руками Никифор.

– А вдруг Дивье царство враги захватили? А может, и не только Дивье. Ох, а что, если никакой Волшебной страны вообще больше нет?!

Домовой бросил в Пушка подушкой. Тот, конечно же, увернулся.

– Не пугай меня так, паникёр пернатый.

– А ты вылазь из-за печки. Никифор, ты же умный мужик. Давай, пошевели извилинами. Будем вместе думать, что делать и как Таю выручать. Зачахнет она без Яромира-то…

Тут уж девушка не выдержала. Вскочила и встала посреди кухни, уперев руки в бока:

– Обо мне говорите?

Пушок с Никифором переглянулись и хором выпалили:

– Нет!

– Не отпирайтесь, я всё слышала. И спасать меня не надо. Всё хорошо.

– Если пациент не считает себя больным – это не значит, что он не болен! – наставительно поднял коготь коловерша. Это был один из его любимых жестов.

– Кого это ты больной назвал?!

Тайка схватила полотенце. Пушок на всякий случай нырнул за трубу – знал, что может и по хвосту прилететь. Несильно, зато обидно.

Впрочем, даже угроза полотенца не заставила его отступиться:

– Врёшь ты всё. Ничего не хорошо! Я тебя, Тая, знаю как облупленную. Признайся, что тоскуешь без бабушки. И без Яромира. И наверняка беспокоишься, что там в Дивьем царстве.

– Разве что по бабушке. Немного. – Тайка дёрнула плечом. – Но я не могу всё время жить прошлым, Пушок. Надо смотреть в будущее.

Коловерша от возмущения захлопал крыльями:

– Да что ты такое говоришь?!

– Прошло четыре года.

– Всего-то! Вон Семёновна Радосвета всю жизнь ждала.

– Нет, Пушок, не «всего-то». Целых четыре года. Это много. И наши с бабушкой ситуации отличаются. Мы с Яромиром поссорились, расстались и больше не виделись. И, кстати, я всё знаю про Огнеславу.

– Откуда?!

Коловерша грозно глянул на Никифора, и тот вскинулся:

– Чаво пыришь, как солдат на вошь?! Я молчал.

– И я! Видишь, хвост на месте.

Тайка почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Ох, не зареветь бы. Сколько она бегала от этого разговора? И всё-таки он случился. Что ж, видимо, пришло время прояснить всё раз и навсегда.