Антон отрицательно качнул головой.

— Отдел по изучению паранормальных явлений типа полтергейста, НЛО и тому подобных феноменов. Очень интересной работой занимаются ребята. А Дмитрич очень полезный нам человек, в связи с возникшими обстоятельствами.

— Все, господа-приятели, хватит петь друг другу дифирамбы, прошу за стол, — вмешалась Валерия. — Мишу ждать не будем, он если опаздывает, так уж опаздывает, часа на два, не меньше.

Гостей было человек двенадцать, все начали рассаживаться вокруг составленных вместе двух столов с закусками и напитками, и Антон оказался сидящим между Валерией и каким-то молодым человеком приятной наружности, оказавшимся филологом, сотрудником института истории Академии наук, в котором работала и Валерия. Близость «гречанки» с голубыми глазами стесняла Антона, он не знал, как себя вести, пока не заметил, что и она чувствует себя не в своей тарелке, и это открытие внезапно сблизило их, образовало некий канал общности и привело Антона в состояние горестного восхищения. Он понял, что влюбился в замужнюю женщину, причем влюбился как мальчишка, с первого взгляда, как это с ним уже бывало, и теперь ему предстояла долгая борьба с самим собой, чтобы не поддаться искушению и не стать углом тривиального любовного треугольника.

— Я за вами поухаживаю, — повернулась к нему Валерия. — Вы случайно не вегетарианец?

— Уже нет, — качнул головой Антон, намечая улыбку. — В колонии пришлось питаться тем, что дают, знаете ли.

Валерия посмотрела ему в глаза, но вместо брезгливости или отвращения, каковое она должна была испытывать после его слов, в них явно читался интерес и понимание, и Антону вдруг стало легко на душе, будто его успокаивающе погладили по голове.

— Расскажете?

— Вообще-то не стоит. Зона — это странное и жуткое место, где ценится только сила и стойкость, все остальные человеческие качества там вырождаются и не работают.

— А как вы туда попали? — Валерия положила ему в тарелку салата, грибов, бутерброд с икрой.

Он хотел ответить, но не успел: начались тосты в честь именинницы, и компания стала пить, есть и веселиться, избавив Антона на какое-то время от необходимости копаться в своем прошлом.

Тосты шли косяком, гости пели хозяйке дифирамбы, ничуть не кривя душой, на взгляд Антона, и длилось это действо долго, пока тамада — какой-то громадный (в поперечнике) старик, оказавшийся впоследствии свекром Валерии — не начал повторяться. Общий разговор и смех разбились на несколько отдельных ручейков, общество стало шумнее и развязнее. К Антону подсел тот самый свекор, которого звали Апанасом Геннадиевичем, и углубился в воспоминания — как они справляли дни рождения сорок лет назад.

— Да, мы, русские, пьем много, — сказал он рыкающим басом, — но мы в этом не виноваты. Как бы ни утверждали кое-какие деятели, что это наша национальная особенность — не верьте, молодой человек! Все это брехня, рассчитанная на невежество и глупость. Лерка правильно судачит: виной всему финны…

— Угро-финны, Апанас Геннадиевич, — отвлеклась Валерия на мгновение от беседы с Ильей. — Народ русский — не есть чисто славянский, это и славяне, и тюрко-степняки, и прибалты, а также мордва, мари, удмурты и так далее. Но из них лишь угро-финнские народы не имели иммунитета против алкоголя. Поэтому и наш алкогольный «менталитет» лишь историческое угро-финнское наследство, передавшее русскому народу четверть финских «пьяных» генов.

— Как ни говори, — махнул рукой свекор Валерии, — все одно выходит: нету над нами проклятия! Ты со мной согласен, молодой человек?

Антон был согласен.

— Говорят, за рубежом сейчас в моде водка черного цвета, — подошел к беседующим еще один пожилой мужчина, отец Валерии, сухощавый, с орлиным профилем, с шапкой красивых седых волос. — Не пробовали?

Антон отрицательно покачал головой, а Апанас Геннадиевич с презрительной усмешкой махнул могучей ручищей:

— Лучше русской медовухи напитка в мире нет! А черную водку я пробовал — самогон, да еще плохого качества. По рецепту ее изобретателя она состоит из каких-то натуральных ингредиентов, а по вкусу — самогон. И звучит, между прочим, очень красноречиво: «блевод».

— Ну, это ты загнул, Геннадиевич.

— Истинный крест! Сам по телевизору передачу видел.

— Так ты еще и телевизор смотришь? Не ожидал я от тебя. Если уж что и стоит смотреть по телевидению, так это лишь спектакли Госдумы и шоу политиков — обсмеяться можно. А я вот перестал таращиться на экран. От рекламы у меня поднимается давление и хочется самому кого-нибудь убить.

— Ты прав, — признался несколько смущенный Апанас Геннадиевич. — Смотрю американские фильмы и тоска берет: одни подонки у них там, убийцы, воры, насильники, зажравшиеся дегенераты, полицейские-идиоты и на весь этот конгломерат лишь пара хороших парней. На всю Америку! И думаю: может, это хорошо, что у нас в Расее так плохо? Может, кто-то там на самом верху просто не дает нашему народу зажраться, так же деградировать, как американцы? Да и европейцы тоже.

— Это ты, конечно, преувеличиваешь, Геннадиевич, — похлопал его по плечу отец Валерии. — Но кое в чем наверное прав. Лично я не люблю телевидение по другой причине. Уж слишком явно оно ведет наступление на наши души, прямо настоящее зомбирование, как сейчас модно говорить. Мораль усиленно переворачивается с ног на голову, уродство выдается за эталон красоты, глупость за сверх-мудрость, этика извращается, истина скрывается, безобразие становится законным.

Собравшиеся вокруг разговорившихся глав двух породнившихся семейств гости засмеялись, раздались шутки, восклицания, смех, кто-то начал рассказывать анекдоты, и Антон тихонько ретировался в более тихий уголок гостиной, где сидел Серафим Тымко, две девушки и уже знакомый молодой человек с заметной лысиной на макушке. Здесь разговор шел о войне. Серафим делился своим опытом спецназовца, прошедшего огни и воды в Приднестровье, Абхазии и Карабахе. Слушатели у него были благодарные, они охали, ахали, закрывали глаза и цеплялись друг за друга, так что Антон вполне понимал красноречие Тымко, неравнодушного к слабому полу.

— И вот пошел он ночью во двор, по крупному делу, так сказать. Туалет, сами понимаете, какой там может быть. Ну, Петруха выбрал место за саманной хатой, сел, задумался. Вдруг чует — кто-то вроде как воздух нюхает. Петя голову поднял и видит — рожа из-под стрехи свешивается, синюшная такая, со светящимися белками. Нюхнула пару раз, плюнула на Петруху и исчезла. Тот натурально об…ся, побелел, вскочил в избу, как заорет: тревога! Ну, мы, понятное дело, повыскакивали все с оружием, подумали — духи атакуют. А тут такое дело…