Стюарт, офонарев от таких известий, очень невежливо выскочил в приемную к секретарю, которого он посчитал цивилизованным человеком.

Первым вопросом был ошарашенный:

— С кем это я разговаривал в этом кабинете?

Секретарь сначала не понял вопроса, потому как не мог поверить, что такого человека, как его императорское высочество и его сиятельство, английский граф-дипломат не мог не знать. Потом кое-как врубился и пояснил, что с ним разговаривал сам зять его императорского величества.

То есть даже иностранному дипломату сразу стало ясно, что жаловаться на него будет сугубо бесполезно. Уж дипломаты, ведающие всю информацию в стране и даже всякие слухи, это хорошо знают. Варварская Россия с его совершенно непонятными, но очень жестокими законами!

Ведь здесь даже всесильного министра можно остановить грозным пшиканием императора без всякого суда. А великого князя нельзя, поскольку здесь работают даже не российские законы, а родственные узы. А если еще оказывается, что это зять императора, муж любимой дочери Николая I, еще не родившего сына которых он недавно объявил преемником цесаревича, то спокойно сливайте воду! Сделать ничего нельзя. Его будут убить самым изощренным способом. Причем еще будут громко жалеть и укоризненно качать головой.

Понурый Стюарт вернулся обратно и сразу же наткнулся на внимательный взгляд всесильного следователя. Взгляд был угрожающе страшен и пугал своим последним предупреждением.

— Смотри, — говорил холодный взгляд, — я ведь и без императора сам могу строго наказать так, что мало не покажется. И пусть потом твои соплеменники всеми правдами и неправдами получают тело умершего для фамильного склепа семейного кладбища. Тебе уже будет все равно!

И Стюарт сдался, понимая, что сейчас он не в любимой Англии. Извиняюще улыбнулся:

— Ваше величество Константин Николаевич! Где-то в государственной структуре произошла какая-то досадная нелепость. Может, можно как-то это исправить? Я не пожалею никаких усилий, никаких богатств!

Он хотел сказать, что у него много денег, весомых фунтов стерлингов (из средств, ассигнованных на подкуп официальных российских лиц) и он ими охотно поделится с его родовитым собеседником.

Но посмотрел на холодно-замкнутое великородное лицо следователя и не решился продолжать обольщение. Денег он, конечно, предложит, но чуть позже, когда положение станет яснее. Иногда здешние глупые сановники специально кладут на лицо суровое выражение, дабы побольше потребовать. Хоть бы так! А то в дикой России, куда еще не проник свет цивилизации, чиновники нередко не понимают прелестнейшее влияние всемогущих денег.

Стюарт сел поудобнее, насколько это было возможно на жестком стуле для посетителей, у котором спинка только обозначалась, а все четыре ножки подозрительно трещали, готовые обрушиться. Так что англичанину оставалось радоваться своим пяти с небольшим пудам веса, да время от времени пружинить ноги.

Вот же ж попал!

Высокородный русский следователь меж тем явно не собирался снижать юридический напор:

— Ваши недавние позорные действия по совращению российских чиновников министерства финансов хорошо выявлены. Кто, зачем, и в коей мере. Это позор! Винновые признались и все, как один, показали исключительно на вас. Я хочу вас предупредить — здесь вам не индийская колония и расплата окажется быстрой, но растянутой во времени.

Поскольку ваше тлетворное воздействие огромно и оказалась очень негативно для государства, Особый императорский суд (юридическое устройство, существующее только в голове Константина Николаевича) признал вас виновным и приговорил к четвертованию. Распишитесь вот здесь, что вы ознакомлены о приговоре.

Попаданец внимательно посмотрел на него уголком глаза. Это можно, если очень захочется и при некотором умении.

Ага, подсудный господин из английских дипломатов явно начинает испытывать некоторые неудобства! И не только от страшных следователей. Спокойствие ему не дает, прошу прощения, собственная задница!

Конечно, будь это обычный посетитель из отечественных узников, ему просто бы дали стул попрочнее, пусть такой же жесткий. Но все же жандармы — не глумливые садисты, сиди вон и почтительно внимай хозяину в генеральском, почти фельдмаршальском чине, раз уж попал сюда любезный.

Но перед ним был подлый неприятель, да что там, перед великим князем сидел жесткий и коварный враг, злодеяния которого через два века в XXI веке были запротоколированы самими англичанами. Георгий Васильевич образца этого столетия сам был свидетелем перед собой же, читая вузовский учебник. А перед врагом были все способы приемлемы, тем более такие мягкие и не жесткие (еще не оговоренные перед Стюартом).

Он договорил предложение:

— Тем не менее, Николай I, его императорское величество самодержец всероссийский, опираясь на свое милосердие, решил смягчить вам уголовную кару, если вы чистосердечно признаетесь в своих незаконных поступках в России. Все-таки у нас сейчас не жестокий XVII век.

Он опять замолчал, как бы равнодушно глядя на иностранного собеседника и ожидая, что его слова проникнут в сознание дипломата. Тебе, мой милый, еще, к сожалению, долго топтать земную твердь. Во всяком случае, это не последний день грешной жизни. Император-то не разрешил не только казнить, но и физически повреждать это нежное дворянское тело.