– Никто не просил тебя обо мне заботиться!

Лгунья! Ты забыла о своих глазах, а они умоляют меня об этом каждым взглядом, каждым взмахом соблазнительных ресниц.

Ты просто ищешь того, кого не уничтожит проклятие, которое у тебя вместо сердца, кто знает, как стать кошмаром, который ты никогда не захочешь выкинуть из головы. Того, кто останется рядом.

Правда, время от времени ты посылала меня к черту, но это ничего не меняло. Твои отчаянные глаза все равно кричали громче.

Я услышал, как мои челюсти опасно скрипнули. За последние пару лет бруксизм усилился, видимо, из-за непростой жизни, но и без ее пагубного воздействия тут явно не обошлось – она казалась мне катализатором всех мыслимых и немыслимых катастроф.

Она будоражила ту часть меня, где рождались гнев и яростная насмешка, и каждый раз, оказавшись в одной комнате, мы сталкивались друг с другом: она пыталась разорвать меня на части, а я наблюдал за ее попытками.

– Я не хочу, чтобы ты на меня смотрел.

– Ты не хочешь…

Мы были треклятым самоисполняющимся пророчеством. И я усадил ее на себя, потому что у нее так сильно билось сердце и она наговорила столько чуши, что почти меня растрогала. Она только что рассказала о своем отце, и мне следовало проигнорировать ее рычание, ведь за агрессией она скрывала слабость. В конце концов, она была всего лишь девчонкой.

И все же мне слишком нравилось загонять людей в угол, прогибать их под себя, чтобы не испытывать нездорового желания с кровью вырывать из них нелепую гордость.

– А чего еще ты не хочешь?

– Быть к тебе… так близко.

Я согнул ее ноги, и она плотнее прижалась ко мне бедрами. Ее ладони дрожали на моем животе. Кровь наполнилась ядовитым и победоносным ощущением, которое всегда сопровождало военный акт соблазнения. Ничто не доставляло мне большего удовольствия, чем наблюдать, как упрямое и чувствительное существо содрогается, тщетно пытаясь сдержать дрожь.

– А еще?

– Чувствовать на себе твои руки.

Она оцепенела, когда я к ней прикоснулся. Сладострастная и неукротимая.

Мои пальцы пробежались по ее предплечьям, и я почувствовал, как ее распутная плоть пульсирует в промежности.

Я восхищался тем, с каким упорством она пыталась казаться безразличной, но правда в том, что она таяла в моих объятиях. Влажное дыхание, дрожащие коленки, полные ягодицы, раскрывающиеся, как сочный фрукт. Невозможно не заметить, как плотно она приклеилась к моему паху.

Черт возьми, ее бедра, податливые, как масло, так и просили, чтобы их схватили и разорвали на части между яростными толчками. Она вдохновляла на грязные фантазии своим сексуальным маленьким телом и злым личиком, и это самое необъяснимое и смертоносное сочетание, которое я когда-либо видел. Член наливался, и я просто не мог не заблокировать ее руки и не прижать ее к себе.

– Так?

– Так!

Мягкая, жгучая, из-за жара разомлевшая, она сильнее прижалась к моему лобку. Ее взгляд горел тревогой, груди упирались мне в торс. Я контролировал ситуацию, и все же что-то отравляло меня и мои мышцы, что-то неконтролируемое.

– Что еще?

– Твои… – и я услышал ее гнев, ее ненависть, смешанную с желанием; ее живым голосом говорил «грех». – Твои губы. Вот что я больше всего ненави…

Я впился в ее шею, утопая в ее запахе, без которого, кажется, больше не мог обойтись. Девушка извивалась, стонала, кусала губы. Она изо всех сил старалась удержать удовлетворение, которого я искал, а я отнял его у него с настойчивостью, которой никогда раньше в себе не замечал.

Она больше не могла этого выносить. Ее тело содрогалось, бедра все теснее обхватывали меня. Я слышал, как ее гордость выплеснулась наружу и стон сорвался с ее языка. Затем…

Затем она разомкнула пухлые губы и высвободила все ощущения, которые ее терзали. Она припала лицом к моему виску, неприлично порывисто дыша, и эти робкие пылкие звуки ворвались в мое ухо.

И ее потрясающий дикий аромат оказался во мне повсюду: в мозгу, на нёбе, между укусами и опаленными безднами. Желание затуманило мне зрение и воспламенилось, как керосин.

Это чувство слишком сильное, чтобы его не выплеснуть на нее.

Я сжал пальцами ее бедро, и ногти впились в него с сокрушительной легкостью, настолько возбуждающей, что кружилась голова. Сухожилия напряглись, мысли затуманились, и в пульсирующую точку между ее бедрами, нарастая, впивалось мое желание.

Я знал, что она сделает мне больно. Знал, что она станет царапать мне спину, впиваться пальцами в плечи, заставит меня почувствовать все презрение, которое ко мне испытывала. Она разорвет мою кожу ногтями и вынесет меня на пик наслаждения, отравленного безумным адреналином, жаждущего ощутить, как она терзает мою плоть.