Ветер немного стих. До утра, видимо, оставалось немного, потому что облака на небе из темных превратились в серые. Перевернувшись на живот, Петр Сергеевич подполз к Рыбакову и потряс его за плечо. Но тот не пошевельнулся. Как это часто бывает, Рыбаков, перенервничав накануне, теперь спал как убитый. Несмотря на холод, на лбу его выступили капельки пота.

– Эй, проснись! Иван куда-то исчез!
– будил Петра начальник штаба.

Рыбаков потянулся и, ничего не понимая, спросил:

– Что?!

– Ивана нет...

Рыбаков вскочил:

– Не может быть. Куда он мог деться?

– Вот именно - куда?

От их разговора проснулась Надя.

– Уже утро? Пора идти дальше?
– спросила она.

– Ваня исчез, - проговорил Рыбаков.

Все четверо переглянулись.

– Он всегда был так осторожен, - заметил Филиппов.
– Оружие его здесь, а сам исчез.

– Я не должна была спать, - виновато проговорила Надя.
– У него был жар, ноги отморожены. А при высокой температуре всякое может взбрести в голову. Разве вы не помните, что с ним было летом, когда его ранило в руку? Бредил всю ночь. Говорил по-немецки... понимаете?.. И чего я только думала. Улеглась и уснула!

– Разрешите осмотреть местность?
– спросил Рыбаков, беря в руки автомат.

– Конечно. Я пойду с тобой, - проговорил Виктор.

Филиппову ничего не оставалось, как согласиться,

– Только не забудьте, что патронов у вас уже нет, - предупредил он. И чтобы самое позднее через полчаса вы оба были здесь. Мы будем ждать.

Он посмотрел на часы. Стрелки показывали пять минут седьмого.

Серое февральское утро вступало в свои права.

Начальник штаба никак не решался сообщить командиру об исчезновении Шменкеля.

"А что скажет Дударев, когда мы выйдем к своим?
– думал Филиппов.

Петр и Виктор через полчаса вернулись и доложили, что никаких следов не обнаружили. Верстах в двух отсюда находится небольшое село; по-видимому, в нем есть люди. Они слышали собачий лай.

– Вы можете приказывать что хотите, а я отсюда никуда не пойду, заявил Рыбаков Филиппову.
– Мы с Виктором должны узнать, что случилось с Ваней.

Филиппов с трудом поднялся с земли:

– Посоветуюсь с командиром.

И он пошел к Горских, решив предложить ему оставить здесь небольшую группу партизан для розысков Шменкеля. Филиппов решил возглавить эту группу.

– Тихо!
– прошептал Букатин.

Между стволами мелькнула чья-то фигура. Кто-то полз по направлению к ним, таща что-то за собой. Ноша была, видимо, тяжелой, потому что человек двигался с большим трудом и громко вздыхал. Враг так не мог ползти.

Петр и Виктор, бросив автоматы, бросились к незнакомцу.

Шменкель с трудом поднял голову.

– А я боялся, что вы уже ушли... Пока этот осел... полицай пошел...

– Почему вы ушли без разрешения? Что вы тащите?
– Филиппов говорил резко, но в то же время в его словах чувствовалась радость.

Фриц сел на снег и проговорил:

– В мешке хлеб... картошка... всем хватит. Но я не могу больше идти...

Отдышавшись немного, Фриц рассказал товарищам, как пошел в деревню, встретил там полицая и стал объяснять ему, что он со своим подразделением связи тянет телефонный кабель по лесу. Их машина с продовольствием застряла где-то в снегу, и потому он должен срочно реквизировать продовольствие. Для пущей важности Фриц пригрозил полицаю своим пистолетом, в котором не было ни одного патрона. Полицай поверил, и все обошлось. Однако мешок оказался таким тяжелым, что в конце своего пути Фриц выбился из сил и еле дотащил его.

– Сами посудите, товарищ начальник штаба, разве далеко уйдешь, если не поешь. Разбуди я вас - вы бы меня никуда не пустили, - проговорил Шменкель, обращаясь к Филиппову.

– Во всяком случае, - начал Филиппов, но тут же закашлял.
– Во всяком случае...

Шменкель не чувствовал за собой ни капли вины: ведь партизаны трое суток нормально не ели. Узнав, что Шменкель достал продукты, к группе подошел Горских. Он выслушал доклад со спокойной улыбкой, а потом заметил, что теперь нужно будет поскорее уходить отсюда, пока гитлеровцы в селе не сообразили, зачем какому-то немцу понадобились продукты. Командир приказал немедленно раздать хлеб бойцам. Картофель решили взять с собой, пока не появится возможность его сварить.

Шменкель сидел в сторонке и, стащив сапоги, массировал ноги.

– Вот оно что!
– воскликнул Рыбаков, подходя к Фрицу.
– Теперь я знаю, почему ты не бросил свои немецкие сапоги. Значит, ты давно еще это задумал?

– Точно, - ответил Фриц, не переставая растирать ноги.
– Для солдата вермахта сапоги - самое главное. Они сразу бросаются в глаза. А если б у меня на ногах было что-нибудь другое, то мне даже того паршивого полицая и то ни за что на свете не удалось бы провести. Вот так-то! Ну а теперь я обую вот эти ботинки, в них удобнее идти.