Шрифт:
– Далеко еще идти?
– спросил пленный.
– Нет.
– Я унтер-офицер.
– Так-то оно лучше. Из какой части?
– Из одиннадцатой танковой дивизии.
– Почему вы в нас стреляли?
Пленный пожал плечами:
– Я и сам не знаю. Видимо, сдали нервы... Мне говорили, что партизаны издеваются над пленными...
В этот момент их окликнул часовой. Они назвали пароль и, завязав пленному глаза, пошли дальше. Партизаны, встречавшиеся на пути, отпускали ядовитые шуточки в адрес пленного.
Подойдя к заместителю командира отряда Васильеву, Шменкель доложил, сколько в ходе операции убито гитлеровцев. Тем временем Рыбаков и Коровин подвели пленного.
Васильев внимательно посмотрел на пленного. Гитлеровец в свою очередь изучал командира, стараясь, видимо, отгадать его воинское звание, поскольку на гимнастёрке у командира погон не было.
– Ну как, навоевались?
– спросил Васильев.
– Пока да, - небрежно ответил пленный.
Васильев сделал несколько шагов к немцу.
– Пока, говорите? Надеетесь, что вермахт выиграет эту войну?
– А вы как считаете?
Разговор этот переводил Шменкель. Он так старался быть прилежным переводчиком, что не одернул вовремя пленного за его наглость.
– Вы не вправе задавать мне вопросы, - ответил Васильев.
– Я же вам кое-что напомню. Ваши армии давно хотели быть в Москве, но из этого ничего не вышло. Вас отбросили на триста километров. А почему, я вас спрашиваю?
– Насколько я могу судить... это случилось потому, что у нас не было достаточного количества зимнего обмундирования, не хватило бензина и... сильные морозы. Самое главное, конечно, сильные русские морозы.
– Ах, вот как? Виноваты, значит, морозы? Неужели вы до сих пор не поняли, что мы в состоянии побеждать?
Пленный заморгал глазами.
Тем временем к Васильеву подошли Тихомиров и несколько командиров.
– Ничего лучшего придумать не могли?
Голос Васильева стал строже.
– Я действительно не могу об этом судить...
– проговорил пленный.
– Я всего-навсего унтер-офицер... У русских под Москвой не было резервов, и если б это происходило летом, а не зимой, то все могло бы быть иначе.
– Затвердил одно, как попугай!
– проговорил Васильев и спросил: - Вы член нацистской партии?
– Нет.
– Вы все так говорите. Зачем вы пришли в нашу страну? Мы вас звали?
Пленный молчал.
– Вы что, потеряли дар речи?
– Я солдат, я выполнял приказ, и все.
– Даже если это был приказ стрелять в женщин и детей? Сжигать села и избивать стариков?
Пленный крепко закусил губы. На лбу у него выступили капли пота.
"Что-то он скрывает", - подумал Шменкель.
– За слово "приказ" вам не спрятаться. Вы не котята, надо думать. Вести войну против женщин и детей - это дело совести. К счастью, не все такие, как вы. У нас в отряде есть настоящий немец, его фамилия Шменкель...
– Шменкель?
– удивленно переспросил пленный, не дождавшись, пока ему переведут сказанное.
– Вы слышали о нем?
– спросил Васильев.
– Нет, нет, - быстро ответил пленный.
– Ты врешь!
– не без волнения сказал Шменкель.
От командира не ускользнуло, что упоминание фамилии Шменкеля несколько накалило обстановку.
– Говори правду, - настойчиво предупредил Шменкель.
– Только правда может спасти тебя. Шменкель - это я!
Пленный в какой-то момент закрыл глаза, словно хотел показать, как он устал.
– Я действительно ничего не знаю... Я всего-навсего маленький унтер-офицер...
– Забудь ты это слово... Унтер-офицер! Унтер-офицер! Говори, что знаешь!
– Жандармерия разыскивает какого-то ефрейтора Фрица Шменкеля.
– Откуда ты это знаешь?
– От полевой жандармерии.
С ноября до мая произошло столько событий! У полевой жандармерии других забот полно: им наверняка не до ефрейтора, который дезертировал из армии полгода назад.
– Я числюсь в списке разыскиваемых, - сказал вдруг Шменкель.
– Да, да, разумеется, - согласился пленный.
– Где вы видели эти списки? Какое отношение имеете вы к полевой жандармерии?
– Вопросы Шменкеля сыпались один за другим с такой быстротой, что унтер-офицер сразу понял, что попал в ловушку.
– Никакого! Абсолютно никакого! Я только слышал об этом.
– От кого?
В глазах пленного блуждали какие-то нагловатые огоньки, когда он говорил, что слышал об этом от одного знакомого.