– Документы?
– переспросил Рыбаков.

– В машине лежит и чемодан господина майора. В нем его пижама, сорочка, бритва и что-то еще. Пожалуйста, господа! Вам не мешает побриться!

Шменкель машинально провел рукой по щекам: он уже три дня не брился. Теперь ему стало понятно, почему майор сразу же схватился за пистолет, как только увидел его.

– Этот парень, как граммофон, говорит и говорит...

Рыбаков кивнул в сторону словоохотливого Кубата, который уже вытаскивал из машины чемодан майора.

– Ну и хороши же сапоги у господина майора, - заметил Кубат и, проведя рукой по голенищу, прищелкнул языком.

– Ну, вы готовы?
– крикнул партизанам Спирин.

– А радиоприемник?
– удивился Шменкель.
– У нас в лагере нет радио, а здесь хороший приемник.

– Эй, Виктор, иди-ка сюда!
– крикнул Рыбаков Спирину.

Тот побежал, но не переставал торопить ребят:

– Мы не можем здесь долго торчать!

– Давай посмотрим, что тут еще есть, - уговаривал товарища Рыбаков и нажал одну из кнопок радиоприемника. Сначала раздался голос женщины-диктора, а потом послышались звуки марша.

Казаков и Коровин, которые, как и большинство партизан, с самого начала войны не слышали ни последних известий, ни музыки, двинулись было к машине, чтобы посмотреть на приемник.

– Вы что, с ума спятили?!
– закричал на них Спирин.
– Не спускайте глаз с пленных!

Рыбаков выключил радио и проговорил:

– Хорошо бы передачу из Москвы послушать.

Спирин нахмурил брови и посмотрел на товарищей, однако чувствовалось, что ему тоже очень хотелось послушать Москву.

– Радио, - не успокаивался Рыбаков, - это очень важное средство политической борьбы. По радио мы можем ловить сводки Совинформбюро и говорить людям правду о положении на фронтах. Тогда нам не придется пользоваться бог знает какими слухами. Виктор, подумай о Тихомирове, для него этот приемник будет дороже всего!

Спирин почесал затылок и спросил:

– А можно вообще поймать Москву?

– Все зависит от батарей, - объяснил Шменкель.
– Если они еще не разряжены, наверняка можно.

– Если ты долго будешь говорить, мы сегодня вообще ничего не сделаем, - съехидничал Рыбаков.

– Ну давайте, снимайте, только быстро...

– Приемник очень хороший, - заметил Кубат.
– Аккумулятор есть. Если хотите, я помогу вам снять радио, вынуть инструмент из багажника, предложил свои услуги солдат.

Шменкель обошел машину и открыл багажник. Там были самые различные инструменты.

Рыбаков, глядя на Кубата, начал нервничать:

– Что он еще хочет? Если он не замолчит, я его быстро успокою...

– Оставь его. Он говорит, что в машине есть небольшое динамо. С его помощью мы сможем заряжать аккумулятор.

Движением головы Шменкель приказал Кубату подойти к нему.

– Оружие есть?

– Господин говорит по-немецки? Я почему-то сразу так и подумал.

– Я хочу знать, оружие у тебя есть?
– еще раз спросил Шменкель.

Пленный показал на машину. Там стоял карабин.

– Помоги мне, но не вздумай попытаться удрать, а то дам очередь из автомата вдогонку, и все.
– С этими словами Шменкель развязал пленного. Ну, неси сюда ящик с инструментами.

Рыбаков нахмурился, Фриц же только махнул на него рукой.

– Парень, кажется, не торопится попасть в свою часть, - заметил Фриц и, повернувшись к пленному солдату, сказал: - Ну а где же ваша батарея?

– И думаю, вот тут. Пожалуйста. Я не очень-то разбираюсь в технике.

Солдат стал помогать Шменкелю снимать радиоприемник.

– Ты кто по профессии?
– спросил его Шменкель.

– Официант... Работал в отеле "Европа" в Брюнне.

– Убери-ка пальцы. Так... а теперь тяни. А как ты попал в Россию? Уж не собирался ли разбогатеть и завести собственную гостиницу?

Кубат вытер мокрый от пота лоб:

– Неужели я похож на завоевателя? Никто не спрашивал меня, согласен я сюда ехать или нет.

– Так, теперь держи приемник!

Спирин тем временем поднялся на высотку и оттуда дал знак, что пока все спокойно. Через четверть часа приемник и аккумуляторные батареи были сняты с машины. Бензин партизаны слили, а машину подожгли.

Ящик с инструментами и приемник взвалили на Кубата, которого Рыбаков то и дело подгонял возгласами "давай, давай!".

Добрались до лагеря. Впереди шел пыхтевший от тяжелой ноши Кубат, за ним врач, красный как рак и ужасно злой: он был недоволен, что его, лейтенанта, привязали к какому-то водителю.

За несколько дней лагерь нельзя было узнать. И не потому, что зазеленела трава, а на кустах появились клейкие листочки. Просто в нем уже не было загородок и заборов между отрядами. Это был партизанский лагерь, в котором вся караульная служба подчинялась единой комендатуре, хотя внутренний распорядок в каждом партизанском отряде оставался свой. Как и раньше, у каждого отряда были своя собственная кухня, свои продукты, бани, конюшни.