Тихомиров знал, что это сообщение обрадует партизан. Так оно и вышло.

– Триста тысяч солдат! Вот это да!
– воскликнул восторженно Коровин, обращаясь к своему соседу.
– Даже в Москве знают о нас! А помнишь, ты как-то хныкал, что тебе до чертиков надоело ползать по ночам вокруг каждого дома...

– Ну говорил, ну и что из этого?
– защищался партизан.
– У меня тогда зубы болели. Если б ты знал, что это такое, не так бы запел...

Сообщение комиссара взволновало всех, и сразу же партизанская жизнь с ее трудностями и лишениями как бы озарилась внутренним светом, приобрела какой-то новый смысл.

Шменкель встал. Он радовался вместе со всеми. Если он правильно понял Тихомирова, осенью Красная Армия погонит фашистов на запад, освобождая пядь за пядью советскую землю. Настанет время, и он сам переправится на другой берег Одера. Придет к себе домой, постучит в дверь и скажет: "Это я, Эрна! Надевай самое лучшее платье и одень детишек по-праздничному! Страшное время прошло!" А может, Эрны уже там нет? Может, нацисты бросили ее в концлагерь? А что он сам будет делать после окончания войны? Шменкель вспомнил о пленном немце по фамилии Дёррес, который предпочел быть расстрелянным фашистами, чем идти сражаться против них.

В этот момент чья-то рука легла на его плечо.

– Что, одолели думы?
– услышал Фриц голос Тихомирова.

Шменкель молча кивнул. Комиссар, закуривая, взглянул Фрицу прямо в глаза.

– Мы уже девять месяцев воюем вместе. За это время можно как следует узнать человека. Я догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь. Ты спрашиваешь самого себя: когда же твои соотечественники наконец одумаются? Я наблюдал за тобой. Этот вопрос тебя волнует уже давно.

– Да, - согласился Фриц.

– Придет время, и они очнутся от того кошмарного сна, в котором живут столько лет. Ты скоро сам увидишь, как немцы добровольно будут сдаваться нам в плен.

Шменкель молчал. Тихомиров задумчиво курил.

– Коварное нападение Гитлера на страны Европы, - продолжал комиссар, у вас на родине многие понимали как победу. Нацистский туман одурманил немцев, даже тех, кому не доверяли сами фашисты. Но разве это победа, когда нападают из-за угла? Тот, на кого напали, рано или поздно даст сдачи. И еще как даст, потому что на его стороне правда. Скоро у твоих соотечественников откроются глаза. И у тех, кто с недоверием относился к гитлеровскому режиму, и у тех, кто неплохо жил при нем. Преступники же получат по заслугам.

Ослепление победами? Фриц невольно вспомнил своего тестя. Вспомнил, как тот колол дрова и в порыве гнева замахнулся на него топором, а ведь тесть - простой человек. И в то же время - фашист.

– Конечно, этот процесс будет мучительным, тяжелым, - продолжал Тихомиров.
– Но к этому все идет...

– И откуда только берутся эти проблемы?
– заговорил Шменкель.
– В прошлом году, когда я пришел к вам в отряд, все было предельно просто. Я искал вас, искал для того, чтобы сражаться против фашизма. Все просто и ясно. Никаких проблем не было. А теперь с каждым днем их становится все больше и больше. Раньше мне и в голову они не могли прийти. Проблемы растут, - Фриц запнулся, - как снежный ком. Почему так, а?

Тихомиров понимал, что не так-то просто ответить на вопрос Шменкеля, но, подумав, сказал:

– Ты сам вырос за это время, Иван. Вот в чем причина.

Раздался сигнал сбора. Партизаны двинулись дальше в северном направлении. Впереди отряда шли разведчики во главе с Дударовым.

Днем, когда партизаны отдыхали, Дударев и Васильев встретились с местным бургомистром, который работал на партизан. Двое бойцов, вооруженных автоматами, сопровождали их в качестве охраны.

Среди старост, назначенных фашистами насаждать в населенных пунктах "новый порядок", было много и таких, кто остался верен Советской власти. К их числу принадлежали старосты Холопово и Татьянки и еще несколько старост Ярцевского района. Их жизнь была сложна, опасна и требовала большого умения и выдержки. Эти люди снабжали партизан продовольствием, реквизированным якобы для фашистов, выручали попавших в беду коммунистов и партизан, передавали важные сведения о противнике. В селах, освобожденных от оккупантов, они восстанавливали органы Советской власти. Самым главным для партизан, разумеется, была информация.

Местный бургомистр тоже считался у немцев своим человеком и знал многие секреты гитлеровского командования.

Васильев и Дударев вернулись в отряд только вечером и сразу же прошли к Тихомирову. Шменкеля тоже вызвали к комиссару. Рыбаков, предчувствуя что-то интересное, крутился неподалеку от шалаша комиссара, но там так тихо разговаривали, что Петр ничего не мог разобрать. Он подошел к шалашу поближе, хотя прекрасно понимал, что за подслушивание ему может здорово влететь. Громко и настойчиво где-то совсем рядом стучал дятел. Петр уже собрался уйти, как вдруг услышал голос Дударева:

– Какие у вас могут быть возражения против этого поручения, товарищ Шменкель?

– Товарищ капитан, я воюю против фашистов, но...

Дятел перестал стучать, но, как назло, нахально раскричалась сойка. Когда она замолчала, Рыбаков услышал голос Васильева:

– Лесник Порутчиков в Паделице был убит гитлеровцами за то, что приютил вас. Может, этот Петухов и есть предатель. Сам он не местный и вполне вероятно, что заслан по заданию эсэсовцев.

На секунду воцарилось молчание. Наконец Шменкель сказал: