В разгар холодной войны, накануне Олимпиады-80, в Москве должен состояться показательный боксерский поединок между советским чемпионом и американской восходящей звездой Тайроном "Черная Молния" Джексоном. Но за три дня до матча автобус с советской сборной "случайно" задерживают на КПП — очевидная провокация Запада.
Когда отмена боя грозит международным скандалом, на ринг неожиданно выходит 72-летний Михаил Воронин — ветеран Великой Отечественной войны, бывший чемпион СССР по боксу, давно отошедший от спорта. Никто не верит в его шансы против молодого, непобежденного американца. Никто, кроме него самого.
Для Михаила этот бой — не просто спортивное состязание. Это возможность еще раз встать на защиту Родины, как он делал это под Сталинградом, Курском и Берлином. В свои семьдесят с лишним лет он снова оказывается на передовой — только теперь его оружие не винтовка, а боксерские перчатки.
Пролог
Воздух в подсобке спортивного комплекса был спертым, пропитанным запахом пота, мази для растираний и медикаментов. Старые лампы дневного света гудели как осы, отбрасывая тусклый, болезненный свет на бетонные стены. Где-то вдалеке глухо доносился шум толпы, нарастающий, как далекая артиллерийская канонада.
Михаил Петрович Воронин — седой, жилистый мужчина семидесяти двух лет от роду — методично наматывал бинты на свои узловатые, покрытые шрамами руки. Его тело, некогда бывшее олицетворением силы и мощи советского спорта, теперь казалось высушенным временем деревом. Но в глазах, в этих выцветших голубых глазах, все еще горел тот самый огонь, который не смогли погасить ни немецкие пули, ни годы тяжелых послевоенных тренировок.
Рядом суетился его внук и секундант, Алексей, молодой парень двадцати пяти лет, с нервной энергией перепроверяя содержимое спортивной сумки: бутылки с водой, полотенца, нашатырь, мазь.
— Деда, ты серьезно? Еще не поздно отказаться, — в который раз повторил Алексей, бросая взгляд на дверь, за которой их ждали сотни зрителей и телекамеры Центрального телевидения.
Михаил Петрович даже не повернул головы. Его пальцы, искривленные артритом, продолжали методично работать с бинтами.
— На тебя танк когда-нибудь пер? А у тебя только штык-нож в руках? — неожиданно спросил старик.
— Нет, Миша, — вздохнул Алексей, привычно используя то имя, которым все в семье называли деда.
— А младенец под себя срал, а дома кроме простыни ничего нет?
— Дед, ну хорош, понял я, что америкоса тебе бояться нечего, — буркнул внук, проверяя шнуровку на боксерских перчатках деда.
— Даже если под себя нагадит, — перебил его дед, наконец поднимая взгляд. В уголках его потрескавшихся губ притаилась усмешка.
Был ли в нем страх? Во всех был, но из теста ветеран войны был другого. Отступать некуда — за ним Москва, честь страны. Вся жизнь сужается до ринга: или ты, или тебя.
Алексей помог деду натянуть красный шелковый халат с гербом СССР на спине. Старые плечи, которые когда-то несли на себе пулемет через болота Белоруссии, теперь казались слишком хрупкими для этой новой ноши — представлять страну в поединке, который все называли не иначе как «безумием» и «политическим спектаклем».
— Шустрый он, конечно, и молодой, — задумчиво произнес Алексей, имея в виду соперника — действующего чемпиона мира в тяжелом весе Тайрона «Черная Молния» Джексона, тридцатилетнего американца, не знавшего поражений на профессиональном ринге.
Дед хмыкнул, и в его глазах мелькнул стальной блеск.
— Тигры фашистские тоже лучшими считались, и быстрыми, и шустрыми, — старик сжал кулак, разминая суставы. — А горели, как берестяные.
— Ладно, дед, ни пуха, ни пера, — Алексей неловко похлопал старика по плечу, когда до них донесся голос диктора, объявляющего пятиминутную готовность.
— Я там уже был, — загадочно ответил Воронин, и по его лицу пробежала тень воспоминаний — то ли о бесчисленных боях на ринге, то ли о тех других боях, куда более страшных, которые навсегда врезались в память каждого, кто прошел через мясорубку Великой Отечественной.
Они вышли из раздевалки и направились по длинному коридору к главному залу Дворца спорта «Лужники». С каждым шагом гул толпы становился все отчетливее, превращаясь в сплошной рев. Когда они остановились у выхода на арену, Алексей заметно нервничал.
Тишина внезапно обрушилась, когда диктор начал объявлять выход советского боксера. Враждебная тишина — многие в зале были иностранцами, дипломатами, журналистами с Запада. Мало кто верил в старика, многие считали весь этот матч фарсом.
Алексей переминался с ноги на ногу, с тревогой оглядываясь по сторонам.
— Спокойно, — хрипло произнес дед, глядя на арену сквозь щель в занавесе. — Вот так мы и Германию освобождали. Приобщайся к истории.
И тут произошло нечто неожиданное. В дальнем секторе арены поднялись несколько десятков пожилых мужчин в гражданских костюмах, но с военными выправками. Ветераны. Фронтовики. Товарищи Михаила Петровича по оружию. И запели, сначала тихо, а потом все громче, подхватываемые другими секторами:
«Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой...»
Михаил Петрович выпрямился. Его сутулые плечи расправились, словно сбрасывая груз прожитых лет. Он кивнул внуку, и они вышли на арену под грохот аплодисментов и звуки «Катюши».
Яркий свет прожекторов, рев толпы, вспышки фотокамер — все это обрушилось на них водопадом. Воронин шел медленно, с достоинством, каждый шаг его был тверд. Красный халат с гербом СССР на спине развевался при движении, создавая впечатление, будто старик окутан советским флагом.