– Прекрасно, лейтенант Редондо. Осмотрим дворец?

– С удовольствием.

Валентина и Ривейро, которые только что проводили патрульных и Сабаделя, молча следовали за Грином. Учитывая обстоятельства, неудивительно, что в воздухе висело напряжение. Валентина подумала, что утро у писателя явно не задалось.

– Давайте начнем с западного крыла, где я живу, – предложил Карлос, направляясь к широкой лестнице в зале.

Лестничный пролет был всего один, дальше просторный коридор, откуда вели двери в многочисленные комнаты. Пол темного дерева, стены и двери выкрашены в белый. Если Ривейро с Валентиной ожидали увидеть что-нибудь необычное, то их ждало разочарование. В комнате прямо над залом обнаружилась прелюбопытнейшая барная стойка цвета морской волны. Тут хранились бутылки с виски, коньяком и прочим спиртным. Наличие фортепиано и множества стульев и кресел вдоль стен намекало, что комната предназначалась для праздников. Карлос Грин словно прочел мысли Валентины:

– Здесь, насколько я знаю, устраивали светские рауты. – Он бросил взгляд на барную стойку. – Прошу за мной, моя спальня в конце коридора. Больше ни тут, ни на верхнем этаже открытых помещений нет. Все комнаты закрыты.

– В смысле заперты на ключ?

– Нет, просто закрыты и не используются.

– Ясно.

Валентина вошла в спальню Грина. Ничего особенного: мебель старая, но не настолько, чтобы считаться ценным антиквариатом. В комнате царил порядок, и это ей понравилось, бардака Валентина не выносила. По спальне можно было судить о хозяине – грамотно организованная, прибранная, чистая комната наводила на мысли о человеке соответствующего склада. С другой стороны, здесь не было ни одной фотографии и вообще каких-либо личных вещей, по которым можно было бы делать выводы о личности Грина.

Ривейро с Валентиной подошли к окну и, многословно восхищаясь видом, убедились в реалистичности рассказа Грина о том, как он утром обнаружил труп. Действительно, из окна можно было увидеть тело садовника точно так, как описал хозяин.

После хозяйской спальни они обошли одну за другой остальные комнаты. На первый взгляд ничего необычного. Просто спальни, кабинеты и небольшие гостиные. Мебель везде старомодная, в хорошем состоянии. Кое-где семейные фотографии, в основном черно-белые.

– Ваша бабушка? – указала Валентина на цветную фотографию приятной седовласой женщины с орлиным носом.

– Да, снято лет пять назад. В молодости она была необычайно хороша. – Грин показал другую фотографию, черно-белую. Девушка на берегу озера.

И правда, само воплощение жизненной энергии. Не такая уж красавица, но даже от фотографии веяло внутренней силой.

– А где была спальня вашей бабушки? – спросила Валентина, которой пришло в голову, что этой комнаты они еще не видели.

– Она чуть дальше на этом этаже. Спальня, соединенная с личной гостиной. Когда дедушка умер, бабушка оставила за собой эти две комнаты, но со временем ей пришлось перебраться на первый этаж, из-за проблем с ногами.

– Разумеется.

– Ту комнату, что внизу, я вам потом покажу, это совсем маленькая спальня рядом с залом, там бабушке было удобнее всего.

– Понимаю.

Они молча осматривали комнату за комнатой. Ни в одном из помещений ни намека на мрачную готику, ничего зловещего или вызывающего ассоциации с чем-то потусторонним, в том числе в бывшей спальне покойной сеньоры Грин.

– Здесь все в идеальном порядке, – с легким разочарованием заметил Ривейро. Снаружи дворец производил куда более зловещее впечатление, чем внутри. – А на чердак поднимемся?

– Конечно, – кивнул Грин, – идемте. Но чердак пустой, там ничего нет. Мальчишкой я играл на другом чердаке, в восточном крыле. Его специально отдали нам, детям.

– У вас есть братья или сестры?

– Двое. Когда мне было лет двенадцать-тринадцать, я приезжал сюда с братьями и кузенами на все лето.

– Интересно.

– Что тут интересного?

– Ну довольно необычно проводить лето не в Калифорнии, а в Кантабрии.

– Моим предкам-калифорнио не хотелось терять связь с испанскими корнями. Такое происхождение, как у нас, – претензия на определенный статус, в США подобные штуки ценятся. Это престижно. А уж если вы сюда приезжаете на лето… это вообще. У меня же не просто так имя испанское.

– Я уже второй раз за день слышу слово “калифорнио”, но уверяю вас, это все для меня в новинку.

– Я понимаю, – улыбнулся Грин. – Но вы не подумайте, когда нас, мальчишек, привозили сюда на лето, мы не то чтобы страдали. Климат, конечно, похуже, чем в Калифорнии, но ловить волны в Суансесе можно не хуже. Море для нас было что дом родной.

– Вы занимались сёрфингом? – с интересом спросил Ривейро.

Грин засмеялся.

– В двенадцать лет я просто кувыркался в волнах, а вот в свой последний раз приехал сюда уже профессионалом.

– Вот как? – отозвалась Валентина. – И когда был этот последний раз?

– Когда мне исполнился двадцать один год, – ответил Грин, открывая последнюю дверь на чердаке, который они осматривали за разговорами.

– И потом уже в Кантабрию не возвращались?

– Нет, до этого лета не возвращался. Двадцать лет…