Я встал и в одних пижамных штанах вышел на улицу.

В дверях сарая — как пена в бутылке колы, если её как следует встряхнуть, — клубилась толпа малышни.

В другой ситуации они бы хорошенько огребли. Но в этот раз у меня не поднялась рука, потому что верховодил всем этим сборищем Кенни. Он был среди них как король или даже скорее как бог с живым амулетом в руках.

Да, этот недоумок держал перед собой маленького барсука, которого по очереди гладили столпившиеся вокруг дети. Будто специально для того, чтобы было интереснее, барсук покусывал за пальцы всех, кто до него дотрагивался. Малышня визжала от страха и радости.

— Ты что, Кенни, совсем охренел? — крикнул я. — Что это ты тут устроил?

Но Кенни меня не слушал. Или даже просто не слышал. Вокруг него сгрудилось человек, наверное, пятнадцать. Они заполнили сарай, как конфеты — подарочную рождественскую жестянку.

— А ну тихо!!! — проорал я.

Наступила почти полная тишина. Я протиснулся сквозь толпу. Это было похоже на то, как заходишь в море в Бридлингтоне и волны бьют тебя по ляжкам.

Самит держал в руках свинью-копилку Кенни. Тина опиралась передними лапами на край своей коробки, чтобы лучше всё видеть. При этом, несмотря на кровавую коросту на многочисленных ранах, выглядела она неплохо.

На моих глазах очередной парнишка опустил в копилку десять пенсов и попытался погладить барсучонка.

— Кенни, прекращай это, — сказал я.

— Почему? — удивился Кенни. — Копилка скоро совсем наполнится. Можно будет купить картошки фри и ещё чего-нибудь. Я Самиту тоже обещал купить картошки фри за то, что он подержит копилку.

— Кенни, ты хоть чуть-чуть представляешь себе, что значит «тайна»? — спросил я. — Откуда эти все узнали про барсука?

— Ники, это как бы я виноват, — робко проговорил Самит. — Я сказал своему брату, а он потом всем разболтал.

— К тебе, Самит, у меня никаких претензий, — сказал я. — Потому что я не тебя, а Кенни просил никому про него не рассказывать. Это такая вещь, про которую, если сказать кому-то одному, скоро узнают все. Особенно в городке вроде нашего. А если полиция выяснит…

— Если полиция выяснит что?

Упоминание о полиции волшебным образом подействовало на малышню: когда её разметало, как листья бурей, в дверях сарая осталась только худощавая фигура моего отца.

21

Увидев в руках у Кенни барсука, отец охнул.

Не то чтобы он прямо так и сказал «ох». Нет, он сложил губы, как будто для того, чтобы сказать «ох», но при этом не издал ни звука. Первые слова, которые он произнёс, были «Твою ж мать!».

Кенни посмотрел на отца, потом на барсука, потом на меня. И спрятал барсука за спину.

— У меня ничего нет, — заявил он. — Скажи, Самит.

Самит растерянно огляделся по сторонам. Отец подсказал ему выход из положения.

— Самит, ступай домой, — вполне доброжелательно предложил он.

Теперь, когда все посторонние ушли, в сарае остались только я, отец, Кенни и барсук. И ещё Тина, глазевшая на нас из коробки.

— Откуда это? — спросил отец.

— Не знаю, — ответил Кенни.

Он снова держал барсука перед собой, потому что ему надоело прятать его за спиной. Барсук, похоже, не возражал.

Я решил, что правильнее всего будет сказать правду. Поэтому я рассказал отцу про Джезбо с Ричем и Робом и про гибель старого барсука.

Когда я произнёс имя Джезбо, отец вздрогнул и напрягся, как будто кто-то дёрнул его за волосы на затылке. Но при этом он ничего не сказал и молча дослушал мой рассказ. Кенни тем временем надоело держать барсука, и он положил его в коробку к Тине.

Когда я закончил, отец сказал:

— Оставить его нельзя. Таков закон. Если полицейские узнают, что я держу в неволе дикое животное, меня обвинят в нарушении условий подписки. Ты знаешь, что это значит.

— Знаю, — сказал я. — Но у меня есть план.

Я думал, отец спросит, что это за план, но он вместо этого сказал:

— У тебя времени до выходных. И ни дня больше.

В школе я всегда держался особняком. Были пара ребят, с которыми я тусил на переменах, но это и всё. Ещё я играл со всеми в футбол. Когда делились на команды, меня никогда не выбирали ни первым, ни последним — играл я средне, не настолько хорошо или плохо, чтобы кого-то волновало, в какой команде я окажусь.