Сигарета тлела в крепких руках, обжигая ему пальцы. Квартира вновь пропахла никотином… новости были плохие. Для меня.

– Я нашел его.

Я ступила ближе и робко села у мужских ног.

Давид нашел Доменика… я скоро смогу его увидеть.

– Хочу, чтобы ты знала, – Давид опустил на меня тяжелый взгляд, – я собираюсь его убить. Завтра.

Мое сердце дрогнуло, обливаясь кровью.

Если Давид убьет Доменика, я навсегда останусь в этом плену. Не будет никого, кто вытащит меня отсюда даже из самых плохих побуждений.

Давид только одного жаждет – обладать мной безраздельно.

И не знает о том, как сильно я его ненавижу… Давид трахает меня каждую ночь, но даже не догадывается, ради какой мести я послушно раздвигаю перед ним ноги.

А когда не станет Доменика, он сразу докопается до моей настоящей биографии.

И завершит дело, которое не закончил пять лет назад. Давид захочет избавиться от меня.

– Ты возьмешь меня с собой? Я хочу убедиться, – я тяжело сглотнула, – что его не станет.

Давид жестоко улыбнулся: он, конечно же, мне не верил.

Завтра предстояла схватка между заклятыми врагами, и мне там делать нечего.

– Иди сюда, Жасмин.

Давид притянул меня к своей груди и сладко поцеловал в губы. Другой рукой он стянул с меня кофту и с силой опустил лиф вниз. Его руки безжалостно разминали грудь.

Давид хотел видеть свой товар.

Хотел знать, за что он мог погибнуть завтра.

И по его мнению – мое тело того стоило.

– Моя Жасмин… – его тембр был страшно низким.

Я тихо застонала, готовясь к соитию с самым жестоким человеком.

Слава Богу, что эта ночь будет недолгой. Давид возьмет меня всего несколько раз, чтобы отдохнуть перед завтрашней встречей с Домеником.

Давид уложил меня в кровать и широко раздвинул ноги, а перед тем, как овладеть мною, с улыбкой победителя сказал:

– Запомни эту ночь, Жасмин. Завтра ты станешь моей.

И я запомню. Я запомню эту двадцать первую ночь.

Только совсем по другой причине…

– Что ты делаешь, красивая?

Я улыбнулась, а Давид открыл глаза, окончательно просыпаясь. Сонный, уставший, но с тем же жестоким взглядом.

Таких мужчин больше не было в мире – которые только проснулись, но уже готовы к схватке.

Наша бессонная ночь сказалась на нем.

– Рисую…

Давид потянулся, и одеяло соскользнуло с его обнаженного тела, приоткрывая все интимные детали.

Я отвернулась, пряча лицо.

И внесла последние штрихи в свою картину.

– Что рисуешь, Жасмин? – Давид сощурился, – не меня, случаем?

Я сидела за мольбертом после секса и до рассвета… мне не спалось. Сердце стучало так сильно, не давая покоя, и лишь здесь – за мольбертом – я нашла успокоение.

Сегодняшний день будет невероятно страшным. Я чувствовала это.

Давид купил мне этот мольберт на четырнадцатый день моего заключения. Я тогда рассказала ему о том, как безумно люблю рисовать, а он на следующий вечер привез мне мольберт, карандаши, краски и все, чего только можно пожелать.

Помню, как я благодарила его всю ту ночь…

А добралась до рисования только сегодня.

– Что для тебя значит этот перстень? – спросила я.

Я присмотрелась внимательно.

На картине его рука выделялась благодаря этому перстню – его я тоже нарисовала. Подумала, что он важен для общей картины. Черный, крупный камень внушал опасность.

– Это часть моей жизни, – отрезал Давид, – я с ним все пережил, с ним и сдохну.

Он поднялся с кровати – голый, ничем не прикрытый, и подошел ко мне. В затылок ударило тяжелое дыхание.

– Мне нравится, красивая, – Давид похвалил меня.

На полотне черты мужского лица казались расслабленными, даже морщинок было меньше. Я изобразила Давида обычным мужчиной – без клише убийцы, без нашего прошлого.

Карандаш изящно обрисовал вытянутую поза спящего хищника, одеяло, накинутое на бедра, сильную руку за головой…

Мужчина, с которым я спала, был хорош.

Только одной детали не хватало.

– Позволишь?

Я взяла его ладонь и всмотрелась в черный камень. Внутри была окантовка пламени. Я внесла последние штрихи на полотно, закончив работу над перстнем. Он интересовал меня больше всего.