у п а в ы р о л ь н е п р о г о р и т

с а м и в ы н е д ю ж е к в а с п и т ь

Отчет выходил на славу. Смысла в нем было куда больше, чем в прошлом. И, главное, написан по строгим правилам.

– - Митя, давай к столу!
– - скорее не услышал, а кожей ощутил он вибрацию, -- Все готово!

Оторвавшись от стула, Митя вынырнул из-за кульмана и протиснулся к большому лабораторному столу.

В помещении было полно народу. Торт уже был нарезан. Вокруг толстых слоеных аппетитных кусков уже начинал потихоньку клубиться начинающий растворяться шоколадный крем. В вытяжном шкафу забулькала паром большая дюралюминиевая скороварка.

– - Вот и чай поспел!
– - несколькими резкими толчками, загребая ладонями, Людмила приблизилась к вытяжке и взялась за большие черные ручки.
– - Осторожно, осторожно, не обжечь бы кого ненароком!

Она повлекла к столу шипящую скороварку, оставляющую трассы белесоватых мелких пузырьков.

– - Подставляйте посуду!
– - крикнула она, перевернув скороварку кверху дном и пытаясь ослабить клапан.

– - Давайте я вам помогу!
– - предложил Петр Николаевич Малинин, подоспевший с большой отверткой.

Он ловко поддел отверткой клапан и, не мешкая, подставил под струю бьющего под давлением чая предварительно сжатую в пальцах резиновую грушу. Груша быстро наполнилась.

– - Подавайте мне посуду, -- сказал он в толпу.

– - Спасибо, Петр Николаевич, что бы я без вас делала, -- сказала Лисицына и бросила на него лукавый взгляд из под маски. Маска у нее была новая, только что со склада, закрывающая все лицо прозрачным плексигласом. В маску было вмонтировано переговорное устройство, так что слышно ее было очень хорошо. Малинин улыбнулся в ответ, но улыбка его утонула в закрывающем нижнюю половину лица загубнике старого образца. Чай разлили, гости разместились постепенно, держа в руках обжигающе горячие резиновые емкости.

– - Ну, что же, давайте тост!
– - произнесла Ольга Андреевна, увеличив до предела громкость переговорника, -- Афанасий Лукьянович, начинайте, как старейшина. Только не тяните, торт уже начинает размокать.

– - Ну, что я вам, голубчики мои, могу сказать?
– - начал он, выпрямляясь над столом.

Афанасий Лукьянович был единственным прочно стоящим на полу сотрудником отдела. Не любил он всех этих новомодных аквалангов. Ну а уж ласты и вовсе не признавал. Одет он был в строгий брезентовый водолазный костюм образца одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Массивные свинцовые боты-утюги надежно удерживали его на линолеуме. Отсутствие баллонов создавало, правда, некоторое неудобство. Резиновые шланги, выходящие из его бронзового сферического шлема, были подключены к главной магистрали сжатого воздуха, ограничивая свободу перемещения. Зато сам шлем компенсировал все прочие недостатки. Просторный и объемный, он давал полную свободу голове, не то что все эти маски с резиновыми растяжками и загубниками! Сквозь круглое переднее окошко шлема он обвел глазами сотрудников, колышущихся вокруг и по-над столом с оранжевыми грушами в руках, и продолжил глухо, как из бочки:

– - А скажу я вам, дорогие мои, просто, да. С новым годом!
– - он откинул голову назад, и , нажав на клапан затылком, стравил излишек давления, -- Да, с новым, одна тысяча девятьсот девяносто первым годом! Тихим, спокойным годом!

Народ зашевелился, приступил к торту, распался на щебечущие группки. Ложакин брассом подгреб к устроившемуся над широким подоконником Мите.

– - Ну что, Дямитрий, как отчет? Продвигается?

– - Продвигается небывалыми темпами,

– - ответил тот, дожевывая торт, -- неописуемыми темпами. Не отчет, а заглядение.
– - Он замолк на несколько секунд, воткнул в рот загубник, сделал пару глубоких вдохов, -- Даже жалко, что только за квартал. Я бы его с удовольствием назвал отчетом за год. Или еще лучше - отчетом за всегда. Вам понравится, Геннадий Алексеевич.

– - Да мне уж все равно. Отбываю я, Митрий, окончательно.

– - Куда?

– - Перехожу на полный рабочий день в свою личную, приватную ферму в поселке Водолеево. Бычков закупаю категорически. И все, прощай наука безвозвратно. Производителей разводить - заглядение, не то что коров. Доить не нужно, только знай води на осеменение. Лепота! Ну, чего затих?

– - Что-то льды сегодня низкие не по-обыкновению, -- Митя прищурившись, глянул вверх, пригнув голову к раме окна.

– - Льды как льды, кучевые, -- неохотно поддержал смену темы Ложакин, -ты к бычкам-то как относишься? Утвердительно?

Напротив, через улицу, у главного подъезда объединения, вспугнув стайку трески, пришвартовался батискаф генерального директора.

– - Положительно, -- ответил Митя, -- особенно, если в томате. Вы извините, Геннадий Алексеевич, мне надо отчет заканчивать.

Он поднырнул под кульман, задумался на мгновение и твердой рукой напечатал:

я ч с м и т ь б ю е

88.

Трамвай номер тринадцать шел на родину. На странную родину, тягу к которой невозможно было объяснить даже самому себе.

Там по синим цветам

Бродят кони и дети.

Трамвай шел по пересеченной местности. Гулкий полупустой салон прогромыхивал по коротким мосткам через набухшие талой водой мутноватые протоки, плывущие меж непролазных зарослей пыльного камыша и металлолома. А может, это была одна и та же река, перевивающаяся с рельсами мертвая река Охта, несущая в себе всю таблицу Менделеева с окружающих фабрик. Ржевка перерождалась. Где-то далеко справа уже начинали нависать утесы домов-кораблей, слепленных наскоро из серого цемента.