Вообще эти перемены вели к значительному обмирщению общества. Но можно ли их назвать секуляризацией? Потенциально — да, в действительности — нет. В долгосрочной перспективе Реформация, расколов «христианский мир», сделала каждую из его частей более уязвимой, однако очевидным это станет не ранее конца XVII в. На ближайшее же будущее она сильно укрепила светскую власть над церковью, как видно на хрестоматийном примере Цюриха, где руководство церковью, по сути, перешло в руки городских магистратов. И всё же подобная секуляризация была скорее мнимой, чем реальной, поскольку Цвингли, а затем его преемник Буллингер так умело управляли городским советом, что реформированный Цюрих по праву именовали теократией; к аналогичному режиму явно стремился и Буцер в Страсбурге. В краткосрочной перспективе общество Реформации оставалось преимущественно «благочестивым». Тем не менее институциональная зависимость реформированной церкви от светских магистратов ставила продолжительность этого «благочестия» под сомнение. Проблему окончательно разрешил Кальвин, наделив реформированную церковь структурами, которые обеспечили ей институциональную независимость. Только на такой основе новая церковь могла добиться прочного преобладания в обществе, что, в конце концов, являлось общей теократической мечтой реформаторов.

По мере внедрения в городах «магистерской» Реформации Лютера и Цвингли формировалось её радикальное «левое» крыло. Оба течения развивались параллельно, приведя к бурным событиям 1525 г. и Мюнстерской коммуне 1534 г. Зародилось и то, и другое в ближайшем окружении Лютера в Виттенберге, когда сам он находился в замке Вартбург. Очевидно, что смещение центрального элемента теологии от церковных таинств к sola fide и sola scriptura требовало и новой экклезиологии. Однако до Вормса Лютер для её разработки ничего не делал. Тем не менее к 1521 г. в результате его успешного противостояния императору и папе существующая церковная структура стала рушиться по всей южной Германии. Одним из показателей этого послужило прибытие в том же году в Виттенберг трёх плебейских «пророков» из шахтёрского городка Цвиккау, куда из-за Рудных гор просочилось гуситское влияние. «Пророки» требовали отменить крещение детей, призывали к упразднению духовенства и предрекали скорое наступление конца света, заявляя, что им открыл это Святой Дух. Одновременно коллега Лютера, богослов Андреас Карлштадт, с одобрения городского совета начал проводить богослужения на немецком языке, запретил использовать иконы и женился, демонстративно отвергнув обет безбрачия духовенства. Общественный энтузиазм в связи с такими переменами вылился во всплеск иконоборчества — первое проявление насилия в ходе Реформации. По возвращении в Виттенберг в марте 1522 г. Лютер, неприятно удивлённый событиями, немедленно отменил последние нововведения и принялся проповедовать постепенность перемен. Карлштадта перевели в один из сельских приходов, где он ударился в популизм. Называя себя «брат Анди», он сменил церковное одеяние на обычное платье, частично перевёл богослужения на немецкий язык, а в проповедях делал особый упор на социальное недовольство народа. Его идеология также приобрела более радикальный характер: он отказывался крестить детей и открыто спорил с Лютером, который отстаивал идею «истинного присутствия» в таинстве причащения [83] . Подобно всем реформаторам с довольно ограниченной программой, Лютер, бросив вызов, породивший смуту, был оттеснён на второй план «левыми» энтузиастами, чьи программы отличались куда большим радикализмом.

Ещё более значительную угрозу лютеровской Реформации представлял Томас Мюнцер. До 1523 г. он позиционировал себя как последователя Лютера. Однако вмешательство Лютера в Виттенберге с целью затормозить реформы настроило Мюнцера против него. Тут же объединившись с Карлштадтом, Мюнцер вскоре обвинил Лютера в предательстве дела обновления «христианского мира», которое тот сам же начал. В конце концов, Мюнцер обрушился в печати на «сладко живущую плоть виттенбергскую» и «Доктора Лжеца». Для Лютера, в свою очередь, он превратился в «слугу Сатаны», ничем не лучше папы-Антихриста. В его глазах пророки-радикалы были Schwarmer («фанатиками» или «энтузиастами»), в буквальном смысле слова «сосудами Божьего гнева», а их пророчества — заблуждением. Schwarmer действительно представляли собой enragёs («бешеных») эпохи Реформации. Так лютеранское движение с самого начала столкнулось с вызовом со стороны своего радикального «двойника». Всего за пару лет после выхода трёх основополагающих трактатов 1520 г. Реформация показала свой радикальный потенциал во всей красе.

Хотя недолгая карьера Мюнцера поистине впечатляет, на деле остаются вопросы, был ли он такой уж важной фигурой и в чём заключалась подлинная суть его протеста. После книги Энгельса 1850 г. Мюнцер стал символом Реформации как стадии зарождения социальной революции [84] . Однако, невзирая на высокое покровительство Энгельса, нам не стоит ожидать от Мюнцера чего-либо существенного в плане социальной критики. Он пришёл к революции исключительно теологическим путём, и даже его теологию сложно реконструировать ввиду фрагментарности источников.

Он появляется перед нами, видимо, в возрасте 31 года, в 1520 г. в городке Цвиккау, где ему предоставили кафедру по рекомендации Лютера (когда-то Мюнцер учился в Виттенберге) и где он сблизился с местными «пророками». Его пламенные проповеди и нападки на более умеренных представителей духовенства довольно скоро вызвали беспорядки, и в 1522 г. он бежал в Богемию в надежде раздуть ещё тлеющие там угли гуситского милленаризма. В Праге он впервые сформулировал спиритуалистическое учение, основанное на непосредственном боговдохновлении человека, за что был изгнан утраквистским духовенством из страны. На протяжении всего последующего года он скитался по Германии, пока, наконец, весной 1523 г. не обосновался в саксонском шахтёрском городке Альштедт — территории с населением в 900 чел., законодательно объединённой в «город». Там он жил шестнадцать месяцев, которые стали для него периодом самых громких успехов. Его первый подвиг — создание круглогодичной литургии на немецком языке, когда Лютер ещё не приступил к осуществлению этой задачи в Виттенберге. Богослужения Мюнцера приобрели такую известность, что в Альштедт стягивались толпы со всех окрестностей, особенно шахтёры из Мансфельда, на которых чрезвычайно подействовали его страстные антиклерикальные проповеди.

К этому времени он разработал доктрину, весьма отличную от проповедуемой в Виттенберге. Три пункта доктрины Мюнцера заключались в следующем: 1) Дух выше Слова, и то, что Бог напрямую говорит душе верующего, есть большее свидетельство истины, чем сухие библейские тексты; слово мертво, но дух жив; 2) это означает, что слово, изложенное на бумаге, есть внешняя оболочка слова внутреннего, которое следует распознать; 3) это также означает, что Бог, который, по излюбленному выражению Мюнцера, не нем, имеет иные способы общения с человечеством, как то: озарение пророков, видения, а также свидетельство всего сущего. Как писал Джон Босси, «судя по блестящей проповеди Мюнцера перед саксонскими князьями по второй главе Книги пророка Даниила, главной задачей его учения являлось обличение официальных реформаторов… как писак, торгующих словом, и утверждение свободы доступа «простого человека», в том числе неграмотного, к духу Христову» [85] .

Некоторое время Мюнцер надеялся убедить саксонские власти применить силу для очищения церкви. В проповеди перед братом и соправителем Фридриха Мудрого Мюнцер сравнивал себя с пророком Даниилом, обращающим Навуходоносора к Богу. После того как его призыв не достиг цели, чего и следовало ожидать, Мюнцер направил свой милленаристский пыл в равной мере и против духовенства, и против князей. Поскольку из-под пера Лютера тогда вышло «Послание саксонским князьям о мятежном духе в Альштедте», Мюнцер его тоже отнёс к категории вероломного духовенства. Осудив, таким образом, все существующее общество, он увидел в простом народе, великой страдающей массе человечества особое орудие Господа, призванное в грандиозном апокалипсисе уничтожить сложившийся порядок вещей. Цитируя пророка Иеремию, Мюнцер называл свои воззвания «молотом, который расколет скалу» падшего «христианского мира». В качестве подготовки к решительным действиям он организовал из альштедтцев военизированную «лигу избранных». Правда, всё свелось лишь к разрушению маленькой часовни за городскими стенами, но князья были достаточно встревожены, чтобы припугнуть Мюнцера. В начале 1524 г. он внезапно сбежал из города под покровом ночи, бросив молодую жену, ребёнка и книги.

На сей раз он нашёл прибежище в Мюльхаузене, который в то время размерами превышал Дрезден и Лейпциг, вместе взятые. Город терзало особенно бурное реформирование под руководством беглого монаха-цистерцианца Генриха Пфайфера. Мюнцер примкнул к протестантам, выступающим против городского совета, и два проповедника вместе создали ещё одно военизированное сообщество — «Вечную лигу». Однако на данном этапе борьбы реформаторы вскоре проиграли, и следующую зиму Мюнцер провёл в Шварцвальде среди крестьян, уже готовых к открытому бунту. Но весной он возвратился в Мюльхаузен ради второго — и победного — раунда Реформации [86] . На смену свергнутому городскому совету пришёл новоизбранный «Вечный совет». Возобновила существование военная лига с «радужным флагом», символизировавшим возрождение человечества после библейского потопа. Впоследствии Мюнцер заявлял, что программа союза основывалась на принципе omnia sunt communia (всё есть общее), то есть всеми вещами надлежало владеть сообща, хотя каких-либо конкретных шагов к осуществлению провозглашённого идеала ни в Альштедте, ни в Мюльхаузене не делалось.