Папа смотрит на меня с одобрением. Может я и сошла с ума, но я всегда умела различать его настроение по фотографии на памятнике. Когда я рассказывала про Андрея, он хмурился. Когда про себя - улыбался. А сейчас он просто одобряет все происходящее в моей жизни.

“Ты принцесса, - вспоминаю его голос.
– И обращаться с тобой можно только как с принцессой. Иначе сразу с ноги в нос, Лика, и никак иначе”.

Просто улыбаюсь и сижу, прижавшись головой к памятнику.

– Лик, все нормально?
– настораживается Костя.

Киваю.

– Психолог сказал родителям, что да, пока это не мешает. Я раньше зависала немного. Пыталась ездить сюда каждый день, потом запретили и я ездила каждую неделю… Были моменты, да. Но я отошла, честно.

Не решаюсь рассказать Косте о всем треше, который происходил у нас на эту тему. Не хочу. Я прожила и пережила. И поняла, что действительно вела себя глупо. Сейчас я уже научилась жить с потерей и езжу сюда только в памятные даты. Да, так правильно. И это вовсе не предательство, папа бы хотел именно так.

Костя бросает секатор и наливает коньяк в заранее приготовленную рюмку.

– Ликусь, иди травку порви, нам надо поговорить, - отправляет меня.

Молча встаю и отхожу.

Костя разговаривает молча. Просто очень серьезно смотрит на фотографию.

– Мне кажется, меня все-таки одобрили, - объявляет наконец.
– По крайней мере, что получил пиздюлей не почувствовал.

Киваю. Папе бы он понравился. Костя действительно наш. И относится ко мне, как к настоящей принцессе.

Вместе быстро наводим тут порядок.

– Я попросил твоей руки, - внезапно заявляет Костя.

– И что тебе ответили?
– отвечаю с любопытством.

– Мне кажется, мне ответили, что я не все еще доказал. Понятия не имею как и что надо доказывать, но буду стараться.

Просто целую Костю в щеку. Как же я рада, что он принимает и разделяет всех моих тараканов!

Вдвоем быстро наводим порядок на могиле и собираемся уезжать. Гораздо быстрее, чем я к этому привыкла.

Обычно поездка к папе затягивается на целый день. Я специально тяну время. Мне нравится просто здесь сидеть, болтать. Нравится ощущение родного человека рядом. Дай мне волю раньше, честно, я бы здесь жила! А сейчас просто целую фотографию на памятнике на прощание, беру Костю за руку и мы уходим.

Все! Меня отпустило!

Физически ощущаю, как напряжение из тела уходит и я окончательно и бесповоротно закрываю историю с папиной смертью. Мне больше не нужно ехать на кладбище, чтобы побыть с любящим, родным человеком. Любящий и родной человек есть у меня рядом.

Остаток дня занимаемся с Костей тем, что приводим двор в порядок. Костылев легко вписался и в этот полузаброшенный дворик, и в уже основательно убитый домик.

Я хожу по огороду и рву траву. Костя вытаскивает какие-то железяки, деревяшки, звонит Тиграну, он привозит бензопилу и они вместе пилят и уносят старую грушу, которая давно грозилась выбить окна во время ветра.

Вместе рассуждаем и планируем. Сейчас заниматься чем-то серьезным нет смысла, надо только починить крышу. А вот следующим летом можно восстановить клумбы, посеять газон, поставить качели, бассейн, под виноградом сделать нормальную беседку.

Следующее лето. Мне так приятно осознавать, что следующим летом мы тоже будем вместе. Вместе приведем в порядок дом из моего детства, будем здесь жить, растить детей… Хрен его знает какую истерику устроят мама с Андреем, когда узнают об этом, но я уверена, что папа счастлив за нас там, на небесах.

Костя со свойственной ему серьезностью предлагает снести к чертовой матери сараи и построить новые. Я сомневаюсь. Мне больно терять те воспоминания, которые связывают меня с этими строениями, но я почти решаюсь. Да, они на честном слове держатся, да и в прошлое возврата нет.

А вечером мы лежим на большом покрывале в огороде при свете костра, смотрим на звезды и рассматриваем мои детские фотографии.

– Где ты потеряла щеки?
– Костя смеется, разглядывая меня в пеленках.
– Такой хомячонок была, а сейчас…

– Хомячонком я была, пока не научилась ходить, - смеюсь.
– Потом бегала, сшибала все на своем пути и резко похудела.

Костылев дотошно рассматривает мой семейный альбом. Сначала щекастый младенец, потом поджарый, вечно куда-то бегущий карапуз. Вот мы в парке с папой, вот мама и папа ведут меня в первый класс.

– Почему волосы короткие?
– Костя хочет знать все в мельчайших деталях.

– Подстриглась, - пожимаю плечами.
– Мама до последнего хотела косы, а мне жутко не нравилось расчесываться. Ножницы от меня прятали на антресолях после первых трех диверсий, вот я наклонилась над костром и просто подпалила волосы. Правда, как тушить их не придумала. Папа сначала полил меня из шланга, а потом матерился весь вечер. После этого стригли под мальчика лет до восьми, пока я сама не захотела длинные.