– Я очень хотел увидеть его, – усмехнулся Кратов. – Но здесь он одержал надо мною верх… Я постарался, чтобы от этой адской машины ничего не сохранилось. Он сопротивлялся. Он хотел подчинить себе мой разум. И если бы я мог еще хоть чуточку мыслить в ту минуту, то не совладать бы мне с соблазном осторожно остановить его… изучить, разобрать… запечатлеть… а потом воспроизвести! Но он ничего не мог поделать с другой машиной, в которую была вложена одна-единственная программа – уничтожить его.

– Каковы последствия? Вы успели оценить их, пусть приблизительно?

– Думаю, что да. На Церусе I больше нет разума.

Экран погас.

– Григорий Матвеевич, – позвал Рошар. – Хотите посмотреть на живого бога из машины?

Энграф непроизвольно повел взглядом в том направлении, куда указывал Рошар.

Над каждым из слепых видеалов нулевого сектора горел ясный голубой свет.

– Что бы это значило? – задумчиво спросил Григорий Матвеевич. – Как вы полагаете, Батист?

Кратов побывал на заколдованном озере. Постоял на берегу, зажимая нос от вонючих испарений и вглядываясь в туманные фонтаны над мертвой зыбью, пока не замерз. Никто не явился из свинцовых вод, чтобы зачаровать его гипнотическим горящим взором. Никто не бултыхался в стлавшемся понизу клочковатом мареве. Да и колдовства никакого не ощущалось. Озеро как озеро, только что на редкость грязное…

В долине ему повстречался заплутавший болотник. Он сидел, вжавшись в снег, и тупо моргал нижними веками. Рядом валялась суковатая дубина. Кратов окликнул его, показал пустые ладони, пошел навстречу. Болотник продолжал торчать на месте, не сводя с него выпученных глаз. Потом лениво оторвался от насиженной проталины и медленно, по-жабьи, отпрыгнул в сторону, задев лапой никчемную дубину. И снова застыл кочка кочкой.

Теперь Чудо-Юдо-Рыба-Кит нес Кратова на лесную опушку, где несколько дней назад принял его в свое чрево из сильных мохнатых лап стихотворца Бубба.

Лаз в берлогу был по-прежнему завален сплетенным хворостом. Кратов осторожно толкнул его ногой.

– Бубб, – позвал он. – Ты здесь?

Из полумрака не донеслось ни единого звука. Кратов выждал немного и броском, чтобы опередить удар дрекольем по затылку, нырнул внутрь. Никто и не собирался перехватить его при входе. В берлоге было пусто и холодно. Кратов стоял посреди этой пустоты и холода и чувствовал, что и сам замерзает. Не телом – душой…

А когда он повернулся, чтобы уйти навсегда, груда небрежно спиханных в угол шкур зашевелилась, и из-под нее выглянула знакомая страховидная физиономия.

– Кто?.. – прохрипела она.

– Бубб! Ты не узнаешь меня?!

– Не вижу… – сипел тот. – Захворал я… Ближе подойди, может – разгляжу. В голове у меня круговерть.

– Я – Кратов, ты меня здесь выхаживал, к летающему зверю провожал!

– Ты разве живой еще? Я думал – тебя твои дружки сожрали. Больных да увечных всегда жрут. Меня вот чуть не сожрали, да раздумали – вдруг еще встану? Жалко меня жрать – знаю много…

– Да что с тобой?

– Лешие вчера напали. Один меня по башке сильно огрел, едва последние слова не вышиб напрочь. Нынче все на охоту убрели. Самок с детенышами в новую берлогу упрятали. А я лежу здесь в дерьме один, слова пересчитываю, чтобы не растерять. Не помогает – расползаются куда-то, змеищи… Худо мне, Хрра-тов, как бы не помереть. А помирать неохота, недужить – и того сильнее. Ведь сожрут меня, и слова мои сожрут вместе со мной, вот что обидно… Заговоры все позабыл, какой из меня теперь шаман?

– Бубб, дружище, я помню все твои заговоры наизусть!

– Правда? – обрадовался тот. – Подожди-ка…

Он заворочался в своих шкурах, застонал, мотая головой в коростах запекшейся крови. Потом с трудом сел и вытащил из-под себя здоровенный лоскут тонкой древесной коры.

– Нож тут где-то был… – ворчал он, шаря вокруг. – Запропастился к лешему… А, вот! Давай-ка расскажи мне заговор от брюшной маеты, а я его себе на коре нарежу для памяти. Что это у тебя с глазами? Хворь какая? Ты ко мне близко не садись, мне своих болячек достает, и так ни лешего не вижу, да чтобы еще из глаз потекло…

– Это не хворь, – сказал Кратов. – Это у нас бывает иногда, от сильной радости.

– Чудной вы народ, – проговорил Бубб укоризненно. – Все-то у вас не как у людей. Да леший с вами, живите как знаете… Ну, давай начинай.

– Инцидент имел место, когда по земному летоисчислению шел примерно 1450 год, – сказал Спирин. – То есть Колумб не то что еще не открыл Америку, а был довольно-таки молодым человеком и, говоря образно, ходил под стол пешком. Здесь, где мы сейчас имеем несравненное удовольствие беседовать, отправляли свои нехитрые языческие культы в полной гармонии с матушкой-натурой индейцы тупи-гуарани, а также тупинамбас и тупиникинс. А на Москве княжил Василий Темный, таковым прозываемый за увечье уже года четыре…