Согласившись с этим предложением, советская контрразведка решила попытаться путем выхода из игры напарника радиста вызвать другого агента.

Было передано:

«Сатурну. Нахожусь в Минске. Третий день ожидаю напарника, он отстал в Смоленске от поезда: ушел на рынок и, видимо, опоздал к отправке поезда. Плохо, что командировочные удостоверения и все чистые бланки находятся у меня. Очень за него беспокоюсь. Трио».

На эту радиограмму уже через день пришел ответ:

«Трио. Если напарника до сих пор нет, значит, с ним что-то случилось. Немедленно выпишите себе новые командировочные. Направляйтесь в Каунас; на станции Ландварово, находящейся в пятнадцати километрах западнее Вильнюса, сойдите и идите в лес. В этом лесу, южнее деревни Боллигопы, ожидайте нового напарника. Сатурн».

Однако что-то не сработало, напарник так и не появился. Работу «Контролеров» пришлось свернуть.

Действовавшая в столице радиоточка, условно названная «Развод», первоначально также использовалась для передачи дезинформации о работе Московского железнодорожного узла. А затем в целях проверки, доверяет ли вражеская разведка радисту Москвину, было принято решение попытаться вызвать в качестве напарника для него преданного противнику агента.

16 декабря 1943 года к немцам ушла радиограмма:

«Сатурну. Вы были правы. Обстановка показала, что мне нужен напарник, одному работать трудно.

Направьте Михаила Гурьянова, который не выговаривает букву «Р». Проходил вместе с ним курс обучения. Парень надежный, знает город и имеет связи. Май».

Радиоцентр первоначально ответил:

«Маю. Напарник согласился и готовится к отъезду. Привет. Сатурн».

А спустя несколько дней сообщил:

«Маю. С напарником встретитесь при входе в метро между Октябрьским и Северным вокзалами. Ждите его там ежедневно с 9 до 11 часов и с 19 до 21 часа по московскому времени четыре дня подряд. О дне сообщим дополнительно. Привет. Сатурн».

Возник вопрос, как использовать Москвина: дать ли ему возможность действительно встретиться с Гурьяновым или ограничиться его присутствием под соответствующей охраной только для опознания Гурьянова?

В связи с тем, что Москвин не вызывал подозрений, решили действовать по первому варианту.

Началась подготовка.

Москвин был экипирован в форму офицера Красной Армии, снабжен полученными им от своего разведоргана фиктивными документами, орденами, медалями, личными вещами и после соответствующего инструктажа 9 января 1944 года направлен на квартиру к своей матери. Появление «фронтовика», да к тому же такого, который, согласно официальному уведомлению, «пропал без вести», естественно, вызвало живой интерес среди соседей и знакомых. Вечером того же дня в квартире состоялось целое собрание из родственников и знакомых. Проявление такого интереса было заранее предусмотрено. Москвин получил соответствующие инструкции, и поэтому его ответы не вызвали ни у кого подозрений. Вскоре он полностью легализовался, прописался на жительство и вел себя в соответствии с указаниями, полученными от сотрудников военной контрразведки.

28 марта 1944 года он получил радиограмму:

«Маю. Начиная с двадцать девятого марта встречайте друга три дня подряд в условленном месте. Привет. Сатурн».

Утром 29 марта, за тридцать мнут до назначенного срока, посты наблюдения заняли свои места. Через пятнадцать минут они отметили появление Москвина, остановившегося у входа в метро. Но ожидание было напрасным. Время, отведенное на встречу, прошло, а связник не появлялся. То же самое повторилось вечером 29, утром и вечером 30 и 31 марта. Оставался еще один вечер 31 марта, даже не вечер, а только два часа — с 19 до 21 часа по московскому времени. Посты наблюдения вновь заняли свои места. Вскоре появился Москвин. Прошло полчаса, еще полчаса, а к Москвину, как и в предыдущие дни, никто не подходил. Стрелки часов показывали 19 часов 45 минут, когда к скучающему Москвину подошел человек в форме офицера Красной Армии с погонами старшего лейтенанта. В течение трех — пяти минут они о чем-то разговаривали. Наконец Москвин подал условный сигнал, означавший, что подошедший человек — Михаил Гурьянов.

Спустя несколько минут Москвин и старший лейтенант пошли в направлении Садового кольца. Подходя к своему дому, Москвин, обращаясь к Гурьянову, предупредил:

— Будь осторожен.

— Ну что ты, разве я лыком шит.

— Ты ведь знаешь, что я тоже стреляный воробей. Но осторожность для нас — это главное.

Матери Москвин представил Гурьянова как товарища по фронту, случайно встреченного на вокзале.

Мать радиста пригласила их к столу. Когда они остались одни, Москвин, предварительно убедив Гурьянова, что они в полной безопасности, приступил к выяснению интересовавших его вопросов.

Он подробно расспрашивал Гурьянова, как тот мыслит организовать работу, кого из своих московских знакомых думает привлечь в качестве «источников информации», где намерен остановиться на жительство, какие указания получил по организации сбора разведданных, какие ему дали поручения. Гурьянов поведал также о всех новостях в разведывательной школе: кто из бывших «однокашников» погиб, остался в центре, отправлен с заданием. Оставался невыясненным только один вопрос: какой знак Гурьянов получил для сообщения о благополучной встрече с радистом. Чтобы выяснить это, Москвин, как бы невзначай, спросил: