— Что случилось с группой Пухова?

— Они только сунулись, а тут наши и лупанули по немцам из пушек. Вся группа в мясо. Двое выбрались, один по дороге помер, а другой в медсанбате. Там, ежели немцы или, скажем, наши начнут палить из орудий, на передке такая канитель начинается!

— А что у вас было за вооружение?

— А что за вооружение? Да ничего особенного. Автоматы были, ножи. Винтовка, конечно, получше будет, да и поточнее, но громоздкая уж, не развернешься с ней. А в ближнем бою уж точно ухлопают, двух выстрелов не сделаешь. Гранаты еще были.

— Часто в ближний бой вступали?

— Да нет. Старались не шуметь. Дело сделать и отвалить побыстрее. Немец, он мужик серьезный, мигом обложит — не вырвешься! Особенно СС. Там такие псы натасканные! Хотя у нас тоже, говорят, были спецчасти, но я не встречал.

— А что было основным критерием при отборе в ваши группы?

— А черт его знает. Ежели бы, скажем, я отбирал, то брал бы прежде всего ребят с головой. Ну и сила тоже нужна. Даже скорее не сила, а выносливость. Ведь не к теще на блины ходили… Замешкаешься — без башки будешь!

— Случалось проваливать задание?

— Нет. Всегда выполняли. Ежели задание провалил — можешь сразу кончаться. И к немцам ходу нет, и у нас в «СМЕРШ» все равно кожу сдерут.

— А немцы-то что?

— Дык часто не брали они нас в плен. Боялись, стало быть… Хотя иногда, говорят, брали, а все едино потом в расход.

— Помните ваше первое задание?

— Помню. А как же! Это нас в Карпаты переправили.

— На Украине?

— Да нет! В Румынию. Недалеко от Рахова, есть там такой городишко. Мы, значит, должны были уйти вглубь верст на 60–70. Там через реку у них был мост налажен, а по нему поезда ходили. Вот тот мостик мы и должны были тюкнуть. Но нам в какой-то особенный день должны были знак дать, а так сиди и жди. Мы тот мостик тюкнули и обратно пошли. Сначала где-то далеко громыхало, а потом стихло. Как оказалось, немцы в контрнаступление перешли, очень удачно перешли, наших потеснили. А мы дальше пошли.

И тут на местных напоролись — там мать с сынком в лесу грибы собирали. Делать нечего было, пришлось… Сынок-то поначалу стрекача задал, а вот мать — та сразу осела — поняла, кто мы. Тела их мы ельником завалили и ушли поскорее. Весь день шли и всю ночь, уйти старались. А идти тяжело, у нас еще и остаток взрывчатки за спиной. Что с ней делать? А бросать командир запретил. Так и шли до старых позиций. А там никого, только воронки да трупы изредка. И все наши. Ни одного немца.

Уже где-то рванули мы мост автомобильный, но в ту же ночь нарвались на хуторке одном. Черт его знает, сколько там немцев, ни хрена не видно было. Разведка вернулась, говорит — тихо все. А как на околицу вышли — с чердака по нам из пулемета и шмальнули. Двоих зацепило, Кольку Толстова — серьезно, в легкое. Он и помер к утру. А хуторок мы тот взяли. В следующее утро туман сильный вышел, ну, мы и подползли тихонько. Всех ножами вырезали. Взвод там был у фрицев, бронетранспортер один и два пулемета — один ихний на броне, а второй наш — трофейный — на чердаке.

— А что за пулемет? «Максим»?

— Он. Только немцы его тоже бросили. Патроны кончились.

— А хуторяне что?

— Ничего. Двух молоденьких они, конечно, попользовали. А потом во время перестрелки деда одного зацепило осколком. Насмерть.

— Долго вы на хуторе сидели?

— Нет. Ночь переждали, а с утром ушли. Оружие сховали и ушли. Пулемет только взяли немецкий. А потом нам шестеро солдатиков встретились. Во время наступления от частей отбились. Глаза широкие, руки дрожат, двое раненых, и на всех — один «Парабеллум» с тремя патронами и штык-нож. Ничего не знали, ничего не понимали — все из одной части. С нами просились. Мы сказали, чтоб шли на хутор, там оружие должно быть, сказали, где искать. А сами дальше пошли.

— Больше их не видели?

— Нет. Может, и вырвался кто. Не знаю.

— А вы дальше как?

— А как? Известно. Шли больше ночами, утром заваливались на весь день. Как к линии фронта подходить стали, гул стоит непрерывный, страшно становится, мороз по коже. А еще ближе подошли — земля дрожать начала. Ей-богу! У села С. нас вдруг засекли немцы. Как — черт его разберет! Мы там в лесочке хоронились. А тут немцы! Прямо на нас. На двух машинах. Потом остановились, попрыгали из машин и в цепь. А фронт где-то совсем рядом, грохот стоит… Мы хотели в лес глубже уйти, а там на прогалине тоже немцы. Ну, что делать? Залегли мы. Тяжелого оружия-то у нас с собой нет, винтовок нет, а автоматами много не навоюешь. Один пулемет только немецкий, да к нему всего две ленты. Залегли мы. Немцы идут хитро. И не идут вовсе, а короткими перебежками так. Стали мы стрелять по ним, пальба поднялась. В горячке я как-то не заметил, как немцы что-то засуетились, а тут вдруг почти сразу обе их машины взорвались. Фрицы орут что-то. Потом вдруг наши танки появились. И тут началось. Откуда-то с села немцы пошли палить из орудий, танки, значит, туда повернули. А три танка пошли прямо. Один немцы забросали гранатами, но потом разбежались. Командир наш орет — ему в ногу попало. Ну, дали мы ходу. Откуда-то наши танки пришли. Я раз оборотился, а село горит уже, все в кашу, на околице еще один танк горит, а в небе уже немцы каруселью ходят. И грохот страшный! Своего голоса не слышно. Выбегаем с леса, а по нам откуда-то с пулемета шмаляют. Мы в рожь бросились. Прочухались маленько, еще троих нет, радиста нет, командира нет. Так и поползли. К нашим-то сразу вышли. Мы только ручей какой-то перешли, а тут и наши. Трое на лошадях.