Если ВВС США потребуют полноценного обеспечения (а они потребуют — опыт Вьетнама никуда не делся и «болит» всерьез), то переброска сама по себе будет смотреться провокацией, хотя пройдет по разряду традиционных военных демонстраций Холодной войны.

Тем не менее, если пассажирский рейс подоспеет уже после переброски названных подразделений с Кадены (Окинава) и из США на Мисаву (Хонсю), то «гражданского» нарушителя будут ждать, заранее предполагая при этом провокацию, направленную на «срыв разрядки» и конкретно на срыв соглашения по ОСВ-2, а потому, при достаточном времени реакции, с высокой вероятностью удержатся и не отреагируют как надо нам. Максимально — будут действовать «бескровно», с самого начала аккуратно выпроваживая за линию границы…'

— Блистательно, мистер Бжезинский! — осклабилась Мадлена, шурша своей копией распечатки.

Збигнев кисло усмехнулся, а Сэмюель неприкрыто фыркнул, щелкая толстой четырехцветной ручкой. Отдельные места он подчеркивал синей пастой или обводил красной.

«…Значит, ситуацию в небе надо 'греть» дольше и сильнее обычного. Причем, не предупреждая СССР о сути происходящего. До такой степени, чтобы:

1) нарушение стало максимально оскорбительной и, по видимости, опасной репетицией прорыва рубежа ПВО (Поэтому для успеха провокации становится категорически необходима также имитация атаки на острова Хабомаи, чтобы заработала и набрала необходимый ход бюрократическая советская машина);

2) необходимо — отсутствие надлежащего прикрытия как для самолета-нарушителя, так и для разведчика-провокатора. И сам маршрут нужно прокладывать максимально близко к особо охраняемым объектам, а поведение самого нарушителя должно быть максимально наглым;

3) кроме того, высока вероятность, что позиция влиятельных советников Политбюро, экспертных групп и аппарата ЦК КПСС будет сводиться к закрытию информации от большинства граждан СССР, что с определенной поддержкой вещания соответствующих радиоцентров, позволяет рассчитывать на дезориентацию и деморализацию части населения Советского Союза, а это будет способствовать в дальнейшем решению той стратегической задачи, которую я вижу перед собой.

Итог ряда мероприятий, изложенных здесь, для СССР должен быть однозначен — нарушитель, ведущий себя подобным образом, не может быть «отпущен с миром», даже если имеется предположение, что на борту нет никакой разведывательной аппаратуры, и что всё это — провокация.

Цугцванг для СССР! СССР объявлен единственным виновником. И на Западе обвинение будет выглядеть вполне убедительно…'

Хантингтон демонстративно щелкнул ручкой, пряча ее в карман.

— Готов согласиться с Мадленой, Збиг! — зубасто улыбнулся он. — Твой план стратегически безупречен! Что сказать? — он задумался, и его улыбка сделалась блуждающей. — Джимми Картеру, конечно, далеко до Громыко… Помните, слова «Мистера Нет», когда турки грозились перекрыть русскому флоту Босфор? Он тогда пожал плечами и холодно ответил: «А нам и не нужен Босфор». Помолчал, и добавил: «Всего лишь два залпа, и кроме Босфора появятся еще проливы. Правда, не уверен, останется ли Стамбул…» Как сказано! Но! Осенью выборы, и наш нерешительный и сильно обиженный президент сам начнет искать повод отыграться, а заодно набрать очки. Держу пари, что он руками и ногами ухватится за идею с «Боингом»! Чем не «маленькая победоносная война»? Бинго!

Тот же день, позже

Ленинград, Измайловский проспект

С утра развиднелось, и небеса полыхнули весенней голубизной. Морозец, правда, не спадал, но яркие лучи искупали неудобства студеной поры — город заиграл красками, просиял золотом шпилей и куполов. Даже старенький троллейбус сверкал, как игрушечка.

И люди в толпе всё чаще не жались, кутая озябшие стати, а храбро расправляли плечи, выпрямлялись, как будто бросая вызов зиме, и сбавляли деловитую, озабоченную прыть; жмурились, подставляя лица солнцу. А вот и первые улыбки протаяли…

…Один я брёл, хмур и озабочен, как скучный зануда на веселом детском утреннике.

Если честно, напугал меня «январский кризис». Я просто не ожидал, что мое вмешательство, мое «микроскопическое воздействие» так резко переломит реальность.

Совесть, правда, угрызала не слишком. Кляча истории взбрыкнула вдруг, и понесла неведомым путём? А вы, товарищи, соблюдайте правила дорожного движения, чтоб под копытами не сгинуть!

У меня пока не получалось спокойно рассудить, понять, что творится сегодня, и актуально ли мое послезнание на завтра и послезавтра. Слишком всё смутно. Тревожно. Чего ждать от Штатов? Или им — от нас?

Мир притих, чаши весов качаются, как метроном… А «вызывать джинна брейнсёрфинга» — затея, абсолютно бессмысленная. Не найдется в будущем человека, помнящего то, что в базовом временном потоке не происходило!

Историческую действительность гнуло, с нее осыпались допотопные наслоения, копотя пылью веков, а мне-то как быть?

Я рвусь наверх, встраиваюсь, как могу, в Систему, вот только всё яснее, всё отчаянней понимаю, что коллизия с самостоятельным военно-патриотическим движением — исходно скверная вещь. Допуск такого элемента, пусть и на молодежном уровне, но без прямого партийно-комсомольского контроля, да в практическую политическую жизнь страны — ересь полнейшая и непростительная.