Слушая, я метнулся к телевизору. Ламповое чудище сначала прогрелось, а уже затем выдало картинку. Бэкграунд — бетонные колонны, кран-балка с обвисшим крюком, шеренга полусобранных, весело блестевших тракторов. А на переднем плане робел грузный поляк в непривычном ему костюме. Он мялся и приглушенно мямлил, а поверх родной шипящей речи ложился сухой закадровый перевод:

— … После выступления в цеху… перед рабочими… товарища Леонида Ильича Брежнева убил просочившийся вооруженный националист Казимеж Пакула… участник одной из подпольных ячеек, отметившийся ранее убийствами членов семей советских военнослужащих…

Я выдохнул, чуя, как колотится сердце, отдаваясь писком в ушах. Экран мигнул сменой кадра — на меня в упор смотрел Игорь Кириллов, очень серьезный и строгий. Хотя его глаза, как мне показалось, выдавали растерянность.

— В Польской Народной Республике и в Советском Союзе объявлен семидневный траур, — официальным тоном зачитал диктор, любимый ученик самого Левитана. — Первый секретарь ЦК ПОРП Мирослав Милевский ввел в Польше военное положение сроком на девяносто дней… — Зорко глянув в объектив, словно желая удостовериться, слушает ли его народ, он преисполнился казённой торжественности. — Сегодня ночью, решением внеочередного пленума ЦК КПСС, на посту Генерального секретаря ЦК КПСС утвержден Андрей Андреевич Громыко. На двадцать восьмое февраля назначен очередной пленум…

Нервно сглотнув, я выключил телевизор и прикрутил радио.

«Позавтракать надо… — плелись мелкие, совершенно не важные мысли. — Портфель собрать…»

Коротко и резко зазвонил телефон.

— Алё?

Я ожидал услышать Паштета, но провод донес приятный, взволнованный голос Кузи:

— Привет… Ты в курсе?

— В курсе, — мой ответ прозвучал суховато.

— Я из школы звоню, из учительской, — заторопилась девушка, как будто боясь, что я уличу ее в досужей болтовне. — Сегодня уроков не будет. Совсем!

— Понял… Спасибо, Наташ.

Радости не было. Совсем.

Тот же день, позже

Москва, Кремль

Наверное, выражение «скорбное молчание» не совсем подходило к той атмосфере, что сгустилась на объекте «Высота» — в бывшем кабинете Брежнева. Скорее, можно было говорить об «усталой озабоченности». Тягота настоящего давила ощутимо и жестко, а будущее, даже самое близкое, грозило неисчислимыми бедами.

Всё, выдохлось послезнание «Объекта-14»! История прокладывала новую колею…

Андропов мрачно усмехнулся.

Скоропостижный уход Леонида Ильича нежданно — и неизбежно! — запустит подвижки в окостеневшем механизме Политбюро — вверх или вовне. Никто на «ночном пленуме» не показывал виду, но одна половина собравшихся таила в себе довольство и надежду, а другая испытывала неуверенность и боязнь.

Однако все эти мелкие течения струились в глубине, подавленные чудовищным грузом ответственности — за народ, за себя, за страну, за само существование первого в мире государства рабочих и крестьян.

Председатель КГБ, проведя бессонную, тревожную ночь, чувствовал тяжкое утомление, но вот спать его не тянуло — нервическое возбуждение не отпускало, держало в тонусе. Он украдкой осмотрелся.

Устинов будто расплылся, сложив руки на длинном столе для заседаний, и широко отведя локти. Маршал уныло всматривался в стеклянный блеск пустого графина, пальцами выбивая замедленную, неслышную дробь.

А вот Генеральному секретарю не сиделось — Андрей Андреевич, как заведенный, ходил наискосок, сложив руки за спиной и чуть сутулясь, словно под гнетом неожиданно свалившихся беспокойств. Иногда он застывал у окна, как будто любуясь Троицкой башней — и снова мерил шагами кабинет.

— Дмитрий Федорович, забыл спросить… — глухо произнес Громыко, замедляя поступь. — Как там армия и флот?

Министр обороны чуть заметно вздрогнул, выведенный из задумчивости.

— Войска, наши и Варшавского договора, — пророкотал он, — переведены в состояние боевой готовности «повышенная».

Андрей Андреевич успокоено кивнул, снова убыстряя поступь.

— На какое число назначим похороны? — отрывисто спросил он. — На девятнадцатое?

— Да, — прикинул председатель КГБ, — так будет лучше всего.

— Вот что… — Громыко, устав ходить, присел, но не на свое законное место — за стол с «рогатыми» часами, — а напротив Андропова. Заговорил негромко и доверительно: — Надо будет, еще до февральского пленума, несколько проредить наши сплоченные ряды… — Он кривовато усмехнулся. — Полагаю, товарищам Суслову, Пономареву, Косыгину и Кирилленко пора на заслуженный отдых. Ничего личного, только дело!

Пульс у Юрия Владимировича зачастил, перед внутренним взором распахнулись ослепительные перспективы, но он сдержал эмоции, осторожно предложив: