Выложив на стол фарш, сыр моцарелла, пармезан, лук, чеснок, помидоры и листы для лазаньи, я принялся за дело. Сначала нужно было приготовить соус — основу любой хорошей лазаньи. Поставил на плиту старую чугунную сковороду, которая досталась нам еще от бабушки Мэй. Тяжелая, надежная, с деревянной ручкой, обмотанной изолентой.

Пока сковорода нагревалась, я мелко нарубил лук и чеснок. Запах свежего чеснока всегда действовал успокаивающе — что-то домашнее, уютное в этом аромате. На радио сменилась композиция — теперь играли Nirvana, «Come As You Are». Курт Кобейн был мертв всего несколько месяцев, но его музыка все еще звучала на каждой станции.

Добавив в разогретую сковороду немного оливкового масла, я высыпал туда лук. Шипение и потрескивание наполнили кухню, а сладковатый аромат карамелизующегося лука смешался с запахом чеснока. Готовить в такой тишине, под неспешную музыку, было настоящей медитацией.

Следующим в сковороду отправился фарш — говяжий, свежий, купленный у мясника О'Райли на углу. Старый ирландец держал лавку уже тридцать лет и знал толк в мясе. Фарш зашипел и начал менять цвет с ярко-красного на коричневый. Я помешивал его деревянной лопаткой, разбивая комки.

— Here we are now, entertain us... — напевал Кобейн из динамиков, а я подпевал, размешивая фарш.

Когда мясо прожарилось, добавил измельченный чеснок. Аромат усилился в разы — острый, пряный запах заполнил всю кухню. Затем пришла очередь помидоров. Консервированные томаты «Хант» в жестяной банке — классика американской кухни. Открыл консервным ножом, который висел на магните на дверце холодильника, и вылил содержимое в сковороду.

Томаты весело забулькали, смешиваясь с мясом. Добавил щепотку соли, черного перца, сушеный базилик и орегано. Специи хранились в старых стеклянных баночках на полочке над плитой — некоторые из них помнили еще дядю Бена. При мысли о нем на душе стало немного грустно, но я отогнал печальные мысли. Сейчас важно было сосредоточиться на готовке.

На радио начали крутить рекламу — какой-то магазин мебели предлагал скидки, страховая компания гарантировала защиту, а местная автомойка приглашала привести машину «в божеский вид». Реклама девяностых была особенной — простой, прямолинейной, без современных маркетинговых уловок.

Пока соус томился на медленном огне, я занялся сыром. Моцарелла нуждалась в нарезке — взял острый нож и принялся делать тонкие ломтики. Свежий сыр был мягким и эластичным, нож легко проходил через белую массу. Пармезан требовал другого подхода — его нужно было натереть на терке.

Старая терка «Прогресс» с четырьмя рабочими поверхностями была еще одним наследием семьи. Натирать пармезан было приятным занятием — сыр легко крошился, превращаясь в ароматную стружку. Несколько раз я не удержался и попробовал немного прямо с терки. Соленый, острый вкус выдержанного сыра прекрасно дополнял общую картину.

Радио переключилось на музыку — теперь играли Stone Temple Pilots с их хитом «Plush». Скотт Вейланд мелодично выводил: «And I feel that time's a wasted go...», а я готовил bechamel — белый соус для лазаньи.

В небольшой кастрюльке растопил кусочек сливочного масла, добавил муку и принялся помешивать венчиком, чтобы не образовалось комков. Получилась светлая масляно-мучная смесь — roux, как называли ее французы. Затем постепенно начал вливать молоко, постоянно помешивая.

Молоко было настоящим, цельным, в стеклянной бутылке от местной молочной фермы Андерсонов. На бутылке красовалась картинка с коровой и надпись «Fresh Daily». Такое молоко давало совершенно другой вкус, чем пастеризованное из супермаркета.

Bechamel постепенно густел, превращаясь в кремообразную массу. Добавил щепотку мускатного ореха — секрет, который знала еще бабушка Мэй. Этот орех придавал соусу особенную теплоту и глубину вкуса.

Теперь пришло время собирать лазанью. Достал из шкафчика стеклянную форму для запекания — прямоугольную, с толстыми стенками, которая равномерно распределяла тепло. Смазал дно тонким слоем bechamel, чтобы листы не прилипли.

Первый слой — листы лазаньи. Сухие, твердые пластины цвета слоновой кости укладывались ровными рядами. Поверх них — мясной соус, который к этому времени приобрел насыщенный красно-коричневый цвет и источал умопомрачительный аромат. Затем bechamel, моцарелла и тертый пармезан.

— So I would choose to be with you, that's if the choice were mine to make... — пел Вейланд, а я повторял слои. Паста, мясо, белый соус, сыр. И снова. И еще раз.

Духовка уже разогрелась до 375 градусов по Фаренгейту. Старая «Дженерал Электрик» с механическими переключателями и стеклянным окошком, через которое можно было наблюдать за процессом. Поставил форму на средний уровень и включил таймер на сорок пять минут.

Пока лазанья готовилась, я принялся мыть посуду. Горячая вода из крана шла с хорошим напором — недавно Мэй наконец решилась поменять старые трубы. Моющее средство «Joy» в желтой бутылочке хорошо справлялось с жиром, а губка с жесткой стороной легко отчищала присохшие остатки пищи.