Ох, мама и папа, за что вы так со мной? Я ли не была самой послушной в мире дочерью? Может, это мне за мои мысли неправильные? О том, что хотела покинуть родных без их благословения?

Ловлю себя на глупых догадках, злюсь.

Усмешка на лице — неожиданность. Словно из-за личины благовоспитанной, послушной меня неожиданно проглядывает кто-то другой. Чужая девушка.

У нее, у этой чужой, есть чувство собственного достоинства и планы на будущее. И она не собирается мириться. Просто затаилась на время, спряталась в уголок сознания от происходящего.

Я умываюсь, приглаживаю встрепанные волосы. Остужаю холодной водой горящие губы и щеки.

И улыбаюсь себе.

Ничего. Все будет хорошо.

Выхожу в комнату, поправляю на себе одежду, радуясь, что Зверь вчера ее все же не порвал. Правильно, зачем рвать, когда можно просто задрать и добраться до желаемого? Стыд опять опаляет щеки…

Так. Все, не будем думать о произошедшем.

Будем думать о настоящем.

Дверь я дёргаю исключительно машинально. Просто проходя мимо.

И с огромным удивлением рассматриваю открывшийся коридор.

Что это значит?

Мне можно ходить по дому?

Почему вчера нельзя было?

Может, после произошедшего, Зверь думает, что сломил меня? Укротил? Ох, и будет же ему сюрприз…

Прихватываю платок на голову, чтоб, в случае чего, закрыть лицо.

И, твердо ступая, выхожу из комнаты.

Коридор не длинный и неожиданно заканчивается большой светлой комнатой.

Она оформлена в привычном стиле, принятом на родине. И у нас в доме.

Светлые мягкие диваны, множество подушек, низкие столики, цветные коврики, кажется, домотканые. Неожиданно на стене — огромная плазма. Окна большие, светлые, выходят на все тот же водопад. Шум от него проникает в комнату, наполняет ее, словно эхом отдаваясь в стенах.

Я подхожу к окну, смотрю вниз. Высоко.

Куда же ты привез меня, Зверь?

В какую-нибудь горную деревушку? Подальше от людей?

Интересно, отсюда можно спуститься пешком? Или только на машине? А, возможно, вообще лишь на осле? Такие деревни, запрятанные в ущельях и труднодоступные даже летом, что уж говорить про зимнюю распутицу, не редкость здесь.

Если выходить и топать пешком… Далеко не уйду.

Местность дикая, звери, волки встречаются. А хуже волков — люди, которые, увидев одинокую женщину, могут просто схватить ее и отвезти обратно родне. Потому что, если женщина в таком месте ходит одна, значит она не в себе.

И это хорошо, если именно родне отвезут. А есть такие, что заберут себе.

А почему нет?

Женщина сумасшедшая, одна, родне не нужна… Кому-нибудь пригодится. Ненадолго.

Обхватываю себя руками, словно замерзаю мгновенно. Снаружи и изнутри.

Присаживаюсь на кушетку, не отводя остановившегося взгляда от толщ воды, свободно низвергающихся с высоты.

Наверно, это место могло бы показаться мне красивым. Раньше. Возможно, я бы даже хотела его зарисовать… Но сейчас этот водопад — еще один мой страж.

И я его ненавижу.

— Наира? Детка? — тихий женский голос заставляет вздрогнуть и развернуться.

В дверях комнаты стоит пожилая женщина, одетая в привычную здесь национальную одежду: длинное платье и шаровары. Волосы ее укрыты по-вдовьи, в ушах и на шее — дорогие украшения. Явно не прислуга. Кто?

— Я — Залина, мама Азата.

— Ох…

Торопливо встаю, склоняю голову. Это, скорее, привычка. Меня, все же, хорошо воспитали, в уважении старшим.

— Сиди, моя хорошая, сиди, сын сказал, что сватовство было утомительным…

Невероятно утомительным, да.

А, особенно, то, что произошло после…

Но я, конечно же, не собираюсь рассказывать о своем позоре матери Азата. Она наверняка считает сына самым лучшим, самым благородным человеком на свете.

Потому просто смущенно опускаю взгляд и молчу.

— Ты голодна, наверно? Я распоряжусь, чтоб принесли завтрак…

И, прежде чем я успеваю отказаться, Залина нажимает на не замеченную мною до этого кнопку в стене.

Появляется девушка в скромной одежде.

— Завтрак сюда, — коротко и очень даже властно распоряжается Залина, мгновенно превращаясь из милой пожилой женщины в настоящую хозяйку дома.

Девушка кивает и выходит, а мама Азата разворачивается ко мне, осматривает теперь так внимательно, что у меня руки сами собой тянутся, чтоб прикрыть предательскую натертость щек и губ.