— Что ты будешь делать с этой толпой? — спросил меня отец, глядя со стены на цыганский табор, который раскинулся за стеной Дардана.

— Уведу отсюда подальше, — ответил я. — Иначе они уже весной пришли бы сюда сами. Разве ты не видишь? Их земли разорены.

— И куда ты их уведешь? — спросил Анхис.

— Туда, где они либо найдут свою землю, либо свою смерть, — пожал я плечами. — А ты что предлагаешь?

— Да ничего, — поморщился отец. — Я говорил с вождями родов, пришедших из-за Пролива. Ты прав. Нас весной ждала бы еще одна большая война. И еще неизвестно, выдержали бы мы ее. Троя едва дышит.

— Это скоро закончится, — сказал я. — Пришел последний отряд из Фракии. Мы выходим через несколько дней.

— Зачем тебе нужно было вызывать на бой Агамемнона? — не выдержал Анхис. — У тебя тысячи воинов…

— Две тысячи шестьсот человек, — поправил его я. — И этого не хватит, чтобы разбить ахейцев в одиночку. Париама может запереться в крепости и не выйти к нам на помощь. А потом, когда мы будем обескровлены, он соизволит помочь нам и заберет победу себе. К чему бы мне делать ему такие подарки?

— Поэтому ты ждешь, когда истечет кровью он, — невесело усмехнулся Анхис. — Не по-родственному как-то.

— Это его собственный выбор, — пожал я плечами. — Я его на эту войну не тащил. Наоборот, я его от нее отговаривал. А что сделал он? Сказал, чтобы я проваливал из Вилусы и больше не появлялся здесь. Мне незачем помогать ему, отец. Он перехитрил сам себя.

— Делай как знаешь, — поморщился Анхис. — Я уже давно тебе не советчик. Куда ты поведешь их?

— На юг, — коротко ответил я. — Там еще есть возможность прокормить такую прорву народа. Я был во Фракии, где течет ручей Олинф. Там добрая земля, но сейчас там взять уже нечего. Поэтому пойдем на юг, в Милаванду.

— Так зачем тебе драться с Агамемноном? — снова спросил Анхис.

— Если я сражу его в бою, то все, что принадлежит сейчас ему, станет по праву моим, — пояснил я.

— К чему тебе столько? — испытующе посмотрел на меня Анхис. — Царь Париама несметно богат, но то, чего хочешь ты, намного, намного больше.

— Мир рушится, отец, — пояснил я. — И если умрут торговые города, он рухнет совсем. Я соединю его безопасными путями, и тогда у него есть шанс выжить. Мне не нужно многого. Я заберу земли от Проливов до Милаванды, Угарит, Пелопоннес и все острова Великого моря. А остальные пусть живут как хотят. Меня не хватит на всех.

— Не нужно многого? — изумленно посмотрел на меня Анхис. — Даже величайшим из царей не удавалось такое! Хетты подчинили себе Кипр, но теперь, как я слышал, этот остров разорен дотла.

— Туда-то я и поведу этих людей, — кивнул я. — Мне нужен Кипр и его медь. Если он будет моим, то я возьму за горло Египет и стану получать оттуда столько зерна, сколько мне будет нужно. И тогда тот мир, который я создам, будет процветать.

— На тебя набросятся со всех сторон! — отец смотрел на меня округлившимися глазами, морщился и потирал грудь. Зря я все-таки откровенничаю с людьми. Им тяжело воспринять такие замыслы. Ведь они ничего не знают, кроме родного городка и земель на день пути от него. Единицы видели мир во всей его красе.

— Набросятся, — согласился я. — Для этого я и создаю армию, отец. Не войско, которое вождь собирает, отрывая людей от полей и скота, а армию, которая будет послушна только мне. И которая будет воевать круглый год, не думая, кто уберет урожай на их земле.

— Армия, — задумчиво произнес Анхис. — Я никогда не слышал этого слова, но я понял, что оно значит. Армия есть у царя Египта, и больше ни у кого. Если ты сможешь собрать тысяч пять…

— Десять, — поправил я его. — Десять тысяч, и далеко не сразу. Через годы. И это все, что я смогу прокормить, даже если завоюю те земли, о которых сказал. Только фараон может позволить себе больше.

— Но ты всегда можешь набрать воинов среди племен, — непонимающе смотрел он на меня. — Зачем тебе кормить столько дармоедов?

— Я хочу, чтобы племена разучились воевать, — пояснил я. — А они непременно разучатся, если воевать будет не с кем. Этого я и добиваюсь, отец.

— Мой ли ты сын? — грустно смотрел на меня Анхис. — У меня седая голова и болит спина по утрам, но я снова чувствую себя юношей, которого впервые позвали на собрание мужей. Кто ты такой, Эней? Бог — твой настоящий отец?

— Мой отец ты, — захохотал я. — Это я знаю точно. А вот насчет матери не знаю. Она точно не была богиней?

— Твоя мать? — мечтательно посмотрел куда-то вдаль Анхис. — Да, она была богиней. Мне никто не заменит ее. Пойдем ужинать, сын. Ты скоро уйдешь. Только боги знают, увидимся ли мы вновь.

* * *

— Кто это сделал? — черный от горя Ахиллес сидел у тела того, с кем дружил с самого детства.

— Гектор, — коротко ответил Неоптолем, его сын, которому едва исполнилось шестнадцать. Это был его первый поход.