У последней стал черты.

И на траурный, на низкий

Аналой кладет цветы.

Для умерших нет возврата,

Воды смерти глубоки…

Но зачем в лучах заката

Так краснеют лепестки?

Что опять случилось злое?

Побледнев, подходит вновь —

И лежат на аналое

Розы, красные как кровь.

Значит, Бог не хочет чуда,

Бог не хочет белых роз?!

Нет ответа ниоткуда…

На ресницах капли слез…

И с улыбкой безотрадной

Розы вновь берет она,

И прильнула к сердцу жадно

Роз алеющих волна…

Все умрут в порыве смелом,

Белых роз на свете нет!

Ах, не верьте розам белым!..

В сердце только алый цвет…

3.

Вышла из храма, не хочет молиться,

красные розы в руках…

Мимо собора идет вереницей

девушек в белом трепещущий ряд.

Свечи высокие тихо горят

в поднятых к небу руках…

Нет, то не свечи, то веточки лилий,

белых небесных свечей,

нежных прообразов ангельских крылий.

Боже, куда же идет

крестный торжественный ход

благоуханных свечей?

Тихо спросила: «Куда вы? Куда Вы?»

И услыхала ответ:

«Только на кладбище горькие травы

сладки для нас…

Милая, с нами пойдешь ли сейчас?

Только на кладбище вечный ответ».

И, трепеща, им ответила Эрна:

«Розы, как алая кровь…

Небо не приняло жертвы вечерней…»

Но прозвучали слова:

«Жертва иная жива,

небо приемлет любовь…»

Тихо сошла и пошла в веренице,

не понимая вполне,

как ей на землю теперь возвратится,

не нарушая того, что ей снится

в радостном сне.

8 августа 1921

«Не говори, — в ночной дремоте…»

Не говори, — в ночной дремоте

К веленью вечного ты глух…

Поверь: в касаньях тленной плоти

Горит отображенья дух.

Идя во тьме, идя до края,

Сжимая бледную ладонь,

Ты вместе с плотью не сгорая,

Приемлешь творческий огонь…

И ты ль поймешь, какие грани

Переступать не нужно нам?

Кто может положить заране

Предел и сердцу и устам?

28 августа 1921

«Не говори и не думай…»

Не говори и не думай.

Послано это судьбой, —

даже когда на краю мы,

сердце с тобой.

Сердце израненной птицей

бьется в твоих же руках,

только оно не боится:

нужен ли страх.

В страхе теряется, плача,

сердца живая стезя…

Я не умею иначе.

Милый, иначе нельзя.

Все, в чем душа, вырастая,

хочет себя обнажить,