— Скажи, Даша, — я постарался, чтобы голос мой звучал спокойно, без осуждения или, упаси Боже, насмешки, — оказывал ли тебе внимание Николай Матвеевич Погорелов?

— Николай Матвеевич всегда был ко мне добр, — Даша потупила глазки, — слова мне говорил приятные, подарки делал…

— И только? — тут уже я позволил себе подпустить в голос недоверия.

— Ох, ваше сиятельство… — Даша чуть-чуть повернулась и стрельнула глазками в сторону хозяйки. Эх, до чего же неудачно вышло-то! Чтобы спрашивать Дашу, мне пришлось отвернуться от Ангелины Павловны, и я не смог заметить, чем она ответила на немой вопрос своей служанки.

— Что — ох? — теперь я придал голосу строгости.

— Не только… — тихонько ответила девушка, вцепившись пальцами в передник.

— И как часто случалось это «не только»? — я снова старался спрашивать бесстрастно.

— Да год уже всякий раз почти, когда Николай Матвеевич гостил… — произнесла она ещё тише, уже почти шёпотом.

Тут мне всё-таки удалось извернуться и бросить взгляд на Гурову. Не уверен, правда или нет, но мне показалось, что ответами Даши её хозяйка осталась довольна.

— Что же, Ангелина Павловна, — пора было с ними обеими заканчивать, — я услышал достаточно. Благодарю, что позволили мне поговорить с Дашей и прошу вас не наказывать девушку строго.

— Не смею вам отказать, Алексей Филиппович, — склонила голову Гурова. — Вы так добры…

— Но это же невозможно! — взвилась она, едва Даша нас оставила. — Даша не могла отравить Захарушку!

— В данном случае не так важно, могла или нет, как важно то, что об этом думал Погорелов, — ответил я. — А Даше придётся рассказать всё губным.

— Да-да, я понимаю, — согласилась вдова. — Но они же её посадят в холодную! Кто будет мне прислуживать? — заволновалась она.

— Это ненадолго, — заверил я её. — Да и не посадят, скорее всего, тем более, если не виновата. Допросят, в тот же день и отпустят с миром.

Кажется, помогло — Ангелина Павловна успокоилась. Прикинув так и этак, я решил, что больше узнавать у вдовы Гуровой пока что нечего, и попрощался. Следующим объектом моего внимания была ещё одна в этом доме женщина, носившая фамилию Гурова — Ольга Кирилловна, супруга Фёдора Захаровича, к ней я и направился. Шёл не торопясь, переваривая впечатления от беседы с вдовой и её служанкой. Собственно, впечатление пока что имелось всего одно — Ангелина Павловна оказалась не единственной в доме актрисой, и они с Дашей разыграли передо мной спектакль, смысла которого я совершенно не понимал. Что ж, об этом можно подумать и потом, пока же следовало набраться других впечатлений.

…Ольга Кирилловна Гурова выглядела старше Ангелины Павловны не на три года, как оно было записано в деле, а никак не меньше, чем лет на пять-семь. Да и вся её наружность прямо-таки напоказ противоречила облику вдовы — если у бывшей звезды сцены даже чёрное траурное платье смотрелось лёгким и воздушным, то Ольга Кирилловна носила траур, так уж траур, её платье казалось бы тяжёлым и мрачным, даже не будь оно чёрным. Вдобавок Ольга Кирилловна напустила на лицо выражение строгости и недовольства, явно наперекор живому и миловидному даже при маске грусти и печали лицу вдовы.

Сильно долгой беседа с Ольгой Кирилловной у меня не получилась. Супруга нынешнего главы Гуровых повторила то, что говорила губным — что в половине третьего пополуночи, страдая бессонницей и выйдя пройтись по коридору, видела, как младший Погорелов спускался по лестнице с третьего этажа, вошёл в коридор второго этажа и проследовал по оному коридору в отведённую ему комнату, причём не просто повторила, а вывела меня в тот самый коридор и показала, где именно она находилась, увидев Погорелова. Да, тут подкопаться было не к чему — если Ольга Кирилловна не лгала, то при имеющемся расположении светильников ошибиться и принять Погорелова за кого-то другого у неё никак бы не получилось. Знала она и о том, что Погорелов сознался в отравлении её свёкра, и так же, как и все прочие, понятия не имела, какую Николаша мог иметь выгоду от смерти Захара Модестовича. В общем-то, всё это я и ожидал от неё услышать. А вот чего никак не ожидал, так это реакции Ольги Кирилловны на вопрос, почему Ангелине Павловне не сказали о признании Погорелова.

— Да какое теперь значение имеет мнение этой актриски! — злобная гримаса появилась на лице жены теперешнего хозяина дома ещё пока я задавал вопрос. — Она в этом доме вообще до того лишь, когда будет оглашено завещание Захара Модестовича!

— А вам, Ольга Кирилловна, что-то известно относительно завещания? — спросил я.

— Нет-нет, — она испуганно мотнула головой, но тут же снова перешла на тон, не допускающий возражений: — Но я хорошо знала своего свёкра! Если ему захотелось свежатинки, это вовсе не означало, что он будет платить за молодое тело после своей смерти! Пока Захар Модестович был жив, он содержал эту… — бранное словцо, вот-вот готовое сорваться с языка, Ольга Кирилловна всё же придержала, — но чтобы он ей хоть что-то оставил после себя — даже не думайте!

Хм, интересно, очень и очень интересно… Вот у кого бы, спрашивается, это можно проверить? Заметку в памяти я себе сделал и сразу же задал новый вопрос, с темой завещания никак не связанный:

— Ольга Кирилловна, говорят, будто Николай Погорелов имел в этом доме любовную интрижку?

— Любовную? — она даже рассмеялась. — Простите, не удержалась. Назвать любовью забавы Николаши с сопливой вертихвосткой, что актриске прислуживает… Вы, Алексей Филиппович, уж слишком добры к ним обоим!