— Что стряслось, Борис Григорьевич?

— Алена Егорова померла на допросе.

Перед моим мысленным взором тут же развернулись красочные картины всяческих пыток, которым губные подвергали несчастную Алену и которых она не выдержала, но сначала я загнал эти неуместные порождения подростковой фантазии куда подальше, а там и пристав принялся рассказывать:

— Посидела она в холодной, я тем временем допросчика нашего вызвал, доктора да отца Никифора, — кто такой отец Никифор, я понятия не имел, но боярин Левской только кивнул, видимо, знал. — Начали допрос — молчит. Доктор со священником посмотрели, говорят, заклятие на верность. Ну и стали то заклятие снимать… Только и смогли заставить ее признаться, что заклятие наложено на верность Колядиным, как она дух и испустила…

— Колядиным, значит… — задумчиво произнес отец. — Это что же получается, Борис Григорьевич, все теперь, делу конец?

— То-то и оно, Филипп Васильевич, что не конец, — мрачно ответил Шаболдин. — У нас по всем бумагам выходит, что род Колядиных пресекся, но раз заклятие на верность Колядиным действует, значит, кто-то из них жив до сих пор. И это у нас не все.

— Еще что? — мрачность пристава передалась и отцу.

— Еще у нас то, что ни Алена Егорова, ни вдова Капитонова не то что не могли стрелять из штуцера, они обе его и в руках-то не удержали бы. Еще у нас бумага из народной школы, где Алена Егорова училась, и где никакой одаренности у нее не нашли. Ладно, скрыть могла, но тогда на ней только взвар и, может, еще книга, хотя доктор Штейнгафт и говорил, что наговаривали взвар и книгу разные люди. Но уж стреляла что первый раз, что второй точно не она. А еще у нас вдова Капитонова. Вот кого бы поспрашивать насчет Колядиных! Да только померла она как-то очень уж вовремя…

— А что Волковы говорят, откуда у них та Алена взялась? — спросил отец.

— Алену Егорову взяла на службу еще мать боярыни Волковой, дворянка Меркулова.

— То есть на службу Алена Егорова пошла к Меркуловым, а заклятие на ней на верность Колядиным? — решил уточнить я.

— Хм, — Шаболдин задумчиво почесал подбородок, — так тоже бывает, и не сказать, чтобы очень уж редко. Прежние хозяева вполне могут отпустить человека, а заклятие не снять. Только вот чаще всего это происходит, когда прежний хозяин умирает, а тут, получается, при ком-то живом из Колядиных…Я вот вообще не понимаю, откуда это заклятие взялось, если сама Егорова у Колядиных не служила. В общем, придется мне в Рославль ехать, да на месте самому разбираться.

— Лучше пошли кого из своих, — посоветовал отец. — Здесь ты все дела и тонкости знаешь, и мне спокойнее, что именно ты за домом и людьми приглядываешь.

— Доверие ваше, Филипп Васильевич, для меня почетно, — склонил голову Шаболдин, — только вот если я кого младше чином туда пошлю, и отношение у тамошних губных другое будет…

— На это есть средство, — усмехнулся отец. — Я брата попрошу, он твоему человеку бумагу из Палаты внутренних дел выправит. Такую, что тамошние никуда не денутся.

— А вот за это премного благодарен буду, Филипп Васильевич, — обрадовался пристав. — Так оно уж точно лучше будет. А пока я, наверное, пойду?

— Иди, Борис Григорьевич, иди, — согласился боярин Левской.

Отец оказал приставу честь, самолично проводив его до дверей. Не успел отец вернуться, как раздался шум в большой прихожей — возвратились Волковы. Видимо, у них с отцом состоялся какой-то разговор, потому что снова боярин Левской появился в кабинете минут через десять.

— Скорее бы уж они свою свербигузку замуж выдали, да съехали от нас, — недовольно проворчал отец.

— Ты им про Алену сказал? — поинтересовался я.

— Вот еще, — отмахнулся отец. — Это Борис Григорьича служба, он им завтра и скажет. Ты-то, кстати, помнишь, что завтра за день?

Я широко улыбнулся. Еще бы не помнить! Дни рождения тут отмечать особо не принято, в простом народе вообще почти никто и не знает, когда у кого день рождения, возраст по именинам считают, но я-то помню, что завтра мне исполняется шестнадцать! В чем я отцу и с радостью признался.

— Так что иди-ка ты спать, — подвел отец черту под этим богатым на новости днем. — А завтра будут тебе и поздравления, и подарки.

То, что Волковы выразили, скажем так, крайнее неудовольствие смертью своей служанки на допросе в губной управе, было ожидаемо и предсказуемо. Боярыня Волкова даже пообещала пожаловаться на Шаболдина не только его прямому начальству, но и выше, Иринка, высказывая свое недовольство, называла губного пристава исключительно живодером, а боярин Волков, пусть и молчал, зато многозначительно хмурился. То, что на самом деле не так уж они расстроились и сейчас их куда больше занимала подготовка к очередному визиту, тоже меня не сильно удивило. Как Волковы отреагировали на то, что их служанка носила чужое заклятие на верность, не знаю, при их разговоре с Шаболдиным не присутствовал, но не удивился бы, если только от Бориса Григорьевича они это и узнали. В самом деле, раз уж Алена Егорова прослужила у Волковых так долго и они не озаботились обеспечить ее верность заклятием, не так оно для них и важно. Странно, конечно, но не зря же говорится, что в каждой избушке свои погремушки.

Впрочем, неприятное для Волковых событие не помешало им поздравить меня с шестнадцатилетием и вручить подарок — немецкий набор для письма с дюжиной стальных перьев, ручкой для них из красного дерева, чернильницей-непроливайкой и полудюжиной простых грифельных карандашей да двумя цветными — красным и синим. Еще одну полезную и, как говорили в почти забытом мною мире, статусную вещь подарил отец — серебряные карманные часы на серебряной же цепочке, да еще с гербом Левских на крышке. Красотища!