Впрочем, с пушкой тоже всё случилось не слава богу. Хотя испытательные стрельбы этого образца закончились немного получше, нежели предыдущих. Последний образец орудия только раздуло, причём не сразу, а на сороковом выстреле. Но великий князь Михаил был весьма воодушевлён подобными результатами. Отчего уже десятого примчался в Сусары, чтобы их обсудить.

– У нас почти получилось! – восторженно орал он. – Ты понимаешь, Данька, почти получилось! При весе новой пушки в шестьдесят пять пудов, то есть всего на четыре пуда тяжелее нынешней шестифунтовой, она бьёт одиннадцатифутовой удлинённой гранатой со свинцовой юбкой почти на три версты. Причём очень точно бьёт. На версту восемь из десяти снарядов попадают в бревенчатый рубленый щит размером полторы на три сажени. А если учитывать, что и пороха этот удлинённый снаряд несёт даже больше, чем двенадцатифунтовая бомба, то… – короче, он с небывалым воодушевлением снова начал засыпать бывшего начальника секции хранения артиллерийского вооружения и боеприпасов вопросами… ответов на которые тот не знал. Да он эту новую пушку даже ни разу не видел! Они сами там что-то с Кутайсовым и Засядько себе напридумывали – а ему теперь мучайся. Ну и что, что на основе его записок. Он же ведь и там ничего внятного не написал. Потому что, опять же, не знал…

Как бы там ни было – от Мишки удалось как-то отбиться. После чего в железнодорожном училище произвели ускоренный выпуск, на котором он сообщил выпускникам, что они едут на Урал. Затем он навёл порядок в своём имении. Несмотря на то что большую часть времени и сил Даниил отдавал заводам, делами имения он тоже занимался. Причём выдача вольных крестьянам оказалась далеко не на первом месте. Сначала пришлось заняться, так сказать, повышением товарности хозяйства. Потому что, как выяснилось, от этого напрямую зависел уровень жизни этих самых крестьян… Так что пришлось нанимать агронома и коренным образом менять всю структуру посадок. Так что за три года, прошедшие с момента жалования его этим поместьем, удалось избавиться от крайне низкоурожайных посадок ржи, засеяв поля техническими культурами – коноплёй и льном, что тут же позволило обеспечить крестьянам зимнюю подработку. Мужики занялись производством верёвок и канатов, а женщины – плетением кружев. Пока простеньких… но и хорошо. Дорогое кружево всё было исключительно брабантским, на что-то другое обеспеченные модницы и смотреть не хотели, а вот кто победнее – заинтересовались. И потихоньку создали устойчивый спрос. Кроме того, были развёрнуты ещё несколько пасек, а также открыта большая пекарня. После появления железной дороги с доставкой свежей выпечки в Санкт-Петербург проблем не было. Потому как большая часть паровозов, обеспечивающих движение по Гатчинской железной дороге, на ночь обычно отгонялась на завод, где их осматривали и проводили мелкий ремонт… так что поутру, когда они отправлялись на отправные станции, им не составляло труда забросить в Петербург и Гатчину продукцию ночной работы пекарни.

Ещё одним приработком для крестьянских женщин стало шитьё рабочей одежды. Плюс были резко расширены огороды, на которых, кроме того, прописались новые виды овощей – топинамбур и стручковый перец. То есть сначала Даниил попытался внедрить помидоры, но полиэтиленовой плёнки для теплиц пока не существовало в природе, стекло пока ещё было слишком дорогим, а без теплиц плодоносность у них оказалась крайне ограниченной – увы, Европа пока только-только начала выходить из малого ледникового периода. Чуть больше десяти лет назад русские войска пешком по льду перешли из Финляндии до Швеции через Балтийское море и вышли к окраинам Стокгольма, чем и закончилась последняя Русско-шведская война. Впрочем, пока ещё никто не знал, что она последняя… Короче, за три года в его имении развернулось настоящее многопрофильное хозяйство, в котором и в страшном сне не могли бы придумать ситуации, при которой его работники будут голодать! И только после этого Даниил приказал выдать всем работникам вольные… выдача каковых стала настоящим курьёзом. Попробовав сытой жизни, крестьяне напрочь отказывались получать вольную – прятались, уходили в окрестные леса, падали на колени перед барином, слёзно умоляя его «пожалеть детушек не брать грех на душу и не выгонять христианские души на смерть и поругание»! Так что грамоты о вольности приходилось раздавать чуть ли не насильно, с уверением о том, что ничего от этого не изменится и что даже после получения этой грамотки все могут оставаться жить в своём доме, вести своё хозяйство и работать на тех же промыслах, на которых и работали. Крестьяне всё равно брали грамотки очень неохотно, бурча себе под нос, что коль ничего не изменится – так чего ж было с грамотками менять. И что лучше бы было, ежели бы всё оставалось совсем как ранее «по старине», будто забыв, что такой сытой «старине» всего три года от роду…

С выделкой паровоза и вагонов закончили двадцатого к вечеру. На следующий день их своим ходом перегнали в порт в устье Мги, а там с помощью парового крана загрузили на баржи. Так что с утра двадцать второго новенький пароход завода Берда, шлёпая плицами колёс, отошёл от причала и, приняв с барж буксировочные концы, потянул небольшой караван по Неве в сторону Ладоги.

В саму Ладогу выходить не планировалось – слишком непредсказуемой была погода на самом большом озере Европы, а опыта у экипажа парохода в буксировке барж, в случае если бы начался шторм, не было никакого. Его вообще у «паровых» моряков… ну, или, скорее, речников было с гулькин фиг. Потому как за прошедшие несколько лет с момента первого своего парохода – «Елизавета», спущенного на воду в тысяча восемьсот пятнадцатом, Берд построил всего около двух десятков пароходов. Причём на первые пять из них он ставил ещё свои, крайне убогие машины мощностью всего четыре-пять лошадиных сил, которые не столько помогали в маневрировании, сколько отъедали у пароходов грузоподъёмность. Так что опытных капитанов, как и экипажей для пароходов, здесь ещё в природе не существовало… Вследствие чего, сразу после того как караван достигнет Невского истока, – он должен был повернуть направо и «занырнуть» в Ладожский канал, построенный ещё Минихом, после чего начать долгий путь по каналам, рекам и озёрам.

Даниил с двумя десятками учеников выпускного класса железнодорожного училища в этот момент стоял на палубе, провожая взглядом удаляющийся берег. Верного Прошку пришлось оставить. Перед самым отъездом он подхватил сильную простуду, и Даниил приказал ему оставаться и лечиться. Ещё подхватит воспаление лёгких, а по нынешним временам это, считай, смерть… А откладывать отправление ещё хотя б на неделю бывший майор не захотел. Его ждал Урал. Место, где он прожил большую часть своей прошлой жизни…

– А чем восполняется неизбежный при таком варианте многополья недостаток продуктов? – задал вопрос князь Гагарин.

– Ну-у-у… полностью сбалансированное питание в северных и северо-западных регионах на местных ресурсах всё равно создать сложно, так что что-то всё-таки закупать так и так придётся. Даже если бы мы и сократили посевы льна и конопли, вернув рожь… Так что мы просто упорядочили закупки – например, мука у нас закупается оптом, а капуста, свёкла, топинамбур и картофель – выращиваются на огородах. Их размеры пришлось увеличить минимум в два раза.

– Как вы сказали – сбалансированное? Очень интересный термин! – воодушевлённо воскликнул Сергей Иванович. И все присутствующие одобрительно загомонили. Было видно, что, несмотря на то что директором Московского общества сельского хозяйства был Иоганн Готгельф Фишер фон Вальдгейм, в России переименованный в Григория Ивановича, князь Гагарин явно пользовался среди соратников ничуть не меньшим авторитетом. Да разве и могло ли быть иначе, ежели Сергей Иванович был главным инициатором создания общества.

Князь Гагарин встретил его в Твери. Лично примчался… и долго восхищался тому, как быстро караван барж, влекомый пароходом, добрался до этого города из Санкт-Петербурга. Даниил аж засмущался. Но, с другой стороны, обычный суточный перегон бечевой, всё равно, кто бы ни тянул баржу – люди или лошади, составлял от двадцати до сорока вёрст. В зависимости от численности артели, загруженности баржи и силы противодействующего течения. При сплаве вниз по течению никто бурлаков не нанимал – купцы ещё не сошли с ума платить деньги за то, что река и сама сделает… Пароход же тянул караван со скоростью от пяти до десяти вёрст в час, то есть, если считать по-моряцкому, – от трёх до шести узлов. Так что даже с остановками на ночь, потому как идти ночью при местных примитивных бакенах, представлявших собой в лучшем случае плотики с колодами, а в некоторых местах и просто пучки прутьев с торчащими из них шестами с какими-то тряпками, было слишком опасно, караван делал минимум по шестьдесят вёрст в сутки. А чаще всего и больше. Ночи-то в конце мая короткие… Так что в первый день они, например, прошли до заката около ста сорока вёрст, шестнадцать из которых по Неве и около ста десяти по Ладожскому каналу до устья Волхова, остановившись на ночлег уже у Старой Ладоги. Правда, швартоваться пришлось уже в темноте… Так что до Твери они добрались всего за четверо суток. Да и то только потому, что пришлось постоять в очереди на шлюзах Вышневолоцкой водной системы. Немыслимо быстро по местным меркам… И бывший майор надеялся, что подобная скорость заставит заинтересоваться пароходами и местное, и особенно московское купечество. Так что он заранее запланировал сойти с каравана где-нибудь в Мокшино и отправиться в Москву дней на пять, дабы пообщаться с наиболее богатыми и авторитетными купчинами. После чего присоединиться к каравану уже в Нижнем. За это время он надеялся раскрутить местное купечество на заказы пароходов. Раз уж пока не получается с паровозами – будем строить паровые машины для пароходов. А то рабочие так совсем квалификацию потеряют…