Миуко поджала губы.

– Откуда ты взялась, девочка? – поинтересовалась она.

Лошадь обнюхала ее одежду, но она не была говорящей лошадью и поэтому не ответила.

В то время как Гейки расплачивался за комнаты, Миуко рылась в седельных сумках в поисках записки, но обнаружила только провиант в дорогу и небольшой мешочек с монетами в дополнение к тому, что дала им Доктор.

Если лошадь все-таки была от Туджиязая, разве он не упомянул бы об этом? Он ясно дал ей понять, когда они расходились, что собирается снова навестить ее сегодня вечером. Наверняка он рассказал бы о лошади, хотя бы ради того, чтобы потребовать у нее благодарности?

Она продолжала ломать голову над этим вопросом, когда кякедзуя вошел в конюшню и позвал свою лошадь.

Кривой меч охотника на демонов висел с одной стороны, тыква – с другой. Вокруг его шеи, прикрывая шрамы, был обернут алый шарф, исписанный заклинаниями.

– Кякедзуя-джай, что случилось? – спросил мальчик-конюх, выводя из одного из стойл резвого гнедого мерина.

– Случилось исчезновение, – ответил охотник на демонов. – Фермер. И его дочь тоже. Кто-то обнаружил следы демона рядом с их хижиной.

По-прежнему сжимая седло кобылы, Миуко замерла. В хижине она была босиком. Закрыв глаза, она представила себе увядшие участки сорняков, поникшие в лучах утреннего солнца.

Как она могла быть такой беспечной?

Вскочив на коня, кякедзуя галопом вырвался из конюшни, чуть не налетев на Гейки, которому пришлось отскочить в сторону, чтобы его не затоптали.

– Ай! – закричал он.

– Мы должны идти. – Миуко подтащила его к серой кобыле, которая оглядела их обоих ясными карими глазами.

– Следи за рукой! – возмутился Гейки, вырывая свою перевязь из рук. – К чему такая спешка?

Миуко могла бы рассказать ему. Признаться, что они с Туджиязаем посреди ночи отправились прогуляться по Веваоне, что они покинули пределы города, что шли вместе, вдвоем, в темноте, одни. Какая-то часть души знала, что в этом не было ее вины. Туджиязай угрожал постоялому двору. Угрожал Гейки. У нее не было выбора, кроме как пойти с ним.

Даже такая волевая девушка, как Миуко, не смогла противостоять семнадцатилетней идеологической обработке в обществе, которое заклеймило бы ее распутной и неугодной за такое поведение, за что большая часть ее существа стыдилась. Стыдилась того, что пошла за ним. Стыдилась из-за своего безрассудства. Стыдилась того, что ей это понравилось.

Поэтому она сказала лишь следующее:

– Я просто не хочу терять время.

Однако время они потеряли, потому что, как Миуко вскоре обнаружила, ездить верхом на лошади было нелегко, и им предстояло еще многому научиться.

У кобылы, слава богам, было терпение монаха, но Гейки продолжал сползать вниз, а Миуко отказалась даже попытаться залезть на лошадь, пока они не выменяли у попутчика несколько мужских штанов. Пришлось отбросить правила приличия в сторону, потому что иначе она рисковала коснуться своими голыми ногами пятнистой шерсти кобылы, учитывая, что ночью проклятие скользнуло еще выше и покрыло ее бедра, а в женских одеждах слишком велик был шанс случайно поранить лошадь.

После многочисленных безуспешных (не говоря уже о болезненных) попыток они втроем, наконец, пришли к решению, которое устраивало их: Миуко, в мужской одежде, отчаянно цеплялась за седло, а Гейки, в обличье сороки, сидел у нее на плече, с маленькой синей перевязью, которая должна была удерживать раненое крыло на месте.

Миуко, не привыкшая к его птичьему облику, поразилась тому, как потрясающе он выглядел со своими голубыми крыльями и мягким серым оперением на брюшке, но она никогда бы не призналась ему в этом, иначе его голова станет слишком большой для маленького птичьего тела.

Кобыла, которую Гейки решил назвать Роройшо, что означало «грязный снег», перенесла эти тяготы вполне спокойно, поскольку была хорошо обучена и обладала хорошим нравом для людей, не знающих, что делают. А таковыми, по ее опыту, были большинство из них.

Разместившись выбранным способом, троица успешно продвигалась вперед в течение всего утра, хотя их настроение было несколько подпорчено столкновениями с другими путниками, которые реагировали на девушку в мужской одежде, сидящую верхом на лошади, с предсказуемым презрением.

Дети таращились. Мужчины кричали: «Безобразие!», «Позор!» и другие подобные возгласы. Пожилая женщина, сгорбившаяся под тяжестью своей сумки, даже плюнула под ноги Роройшо.

Хотя Миуко способна была заглушить их парочкой метко подобранных ругательств, она прикусила язык и не отрывала взгляда от дороги. В конце концов, она была одинокой девушкой и не могла допустить, чтобы они побежали за ней. К тому же, если таких оскорблений заслуживала девушка верхом на лошади, то Миуко и думать не хотела, как они отреагировали бы, узнав, что она на самом деле наполовину демон.