Сердце адепта сжалось от жалости и чувства вины. Он мысленно проклял себя за то, как долго ехал сюда. Следующим ощущением стала жгучая ненависть к тем, кто мог сотворить подобное с хрупким девичьим телом.

Крис торопливо переступил порог. Шарик света вплыл за ним и остановился в центре помещения, разгоняя по углам извивающиеся клубы мрака.

Адепт подошел ближе. Вытянул руку над колодками. Забормотал заклятие. Металл звякнул, открывая замок.

От этого звука девушка застонала. Однако она все еще оставалась в беспамятстве.

– Гвинейн?

Собственное имя привело ее в сознание. И одновременно вызвало такой животный ужас, что Крис невольно отпрянул от неожиданности.

Девушка распахнула глаза. Сдавленно вскрикнула. Растерялась из-за того, каким ослепительным показался ей зачарованный свет. Заслонила лицо искалеченной левой рукой. Засучила ногами, освобождаясь из оков, подтянула к груди непослушные колени. Но вместо радости избавления Гвинейн вся сжалась, как раненый зверь, будто не свобода ожидала ее, а скорая казнь.

– Гвин! Гвин! – торопливо позвал адепт, силясь ее успокоить. – Все хорошо! Это я, ВарДейк. Меня послали найти тебя.

Он хотел дотронуться до нее, но она не позволила. Лишь спустя несколько мгновений Гвинейн Гарана наконец смогла немного успокоиться.

– Крис? – с недоверием переспросила девушка.

Адепт напрягся. Человеческий голос не бывает таким – безжизненным и едва уловимым. Так звучит шелест сухой осенней листвы, гонимой ветром по пустой дороге.

– Это правда ты?

Девушка судорожно вздохнула. Она прошептала что-то еще, но адепт не разобрал.

Все его внимание занимали маленькие белые клыки, что выглядывали из-под ее верхней губы.

Он немного приглушил свет светлячка. Наклонился ниже, всматриваясь в изможденное лицо боевой подруги. Гвин медленно подняла на него глаза, мутные, как у выброшенной на берег рыбы.

– Mutatis mortuis, – едва слышно произнесла она, словно прочла мысли адепта. – Мутация мертвеца. Уже ничего нельзя сделать.

ВарДейк облизал пересохшие губы. Он старался не паниковать, собирался действовать четко по уставу, как и всегда. Но устав Академии в таких случаях требовал одного: если проклятие необратимо и точка невозврата пройдена, жертву необходимо умертвить наиболее гуманным образом.

Оставалось узнать насчет точки невозврата.

– Тебе… давали пить человеческую кровь?

Она медленно кивнула.

Беззвучные слезы потекли по бледным щекам.

ВарДейк тихо выругался. Шотель в его руке еще никогда не был таким тяжелым.

Да, устав требовал убить проклятого, если невозможно иное, дабы избежать новых жертв и распространения проклятия, каким бы оно ни было, не говоря уже о вампирской скверне. Но что, если шанс на исцеление есть, пусть и совсем маленький? Что, если все зависит от целителя? В любом случае, медлить было нельзя. Требовалось срочно принять решение.

Крисмер протянул руку, коснулся виска девушки. Зашептал, призывая чары.

Его пальцы были теплыми, живыми, а прикосновение – бережным.

Гвин обмякла, а затем отключилась.

– Прости, милая, но ты будешь только мешать, – пробормотал Крис.

Та магия, что щедро использовал Крис, была сродни некромантии, тем неправедным чарам, которые поднимают мертвецов из могил. Потому что без них его красивая игреневая кобыла уже несколько часов как должна была кормить мух в придорожной канаве.

Глаза животного навыкате представляли пугающее зрелище. Кровавая пена шла изо рта. Бока лоснились от пота. Легкие перестали работать, равно как и сердце. Но лошадь… его любимая лошадь, которую молодой адепт с такой страстью выбирал на ярмарке в Идарисе… не чувствовала боли. Те хрипы, что рвались из ее надорванной груди, давно не были дыханием.

Однако адепт продолжал шептать слова заговора, лишь бы удержать кобылу на этом свете подольше и уменьшить ее страдания. Крисмер прекрасно понимал, что убил своего верного скакуна этой многочасовой скачкой. Он мысленно молил лошадь о прощении. Но, выбирая между животным, пусть даже столь умным и дорогим сердцу, и девушкой в своих руках, он выбрал девушку.

Лошадь летела по тракту спущенной стрелой больше суток. Последние четыре часа Крис не останавливался даже для короткой передышки: боялся, что после следующей остановки уже не сможет поднять животное, и тогда они застрянут посреди полей.

Адепт и сам не чувствовал онемевшей спины, но старался не думать об усталости. Он совершил уже с десяток непростительных ошибок, за которые его могли не то что с позором выгнать из Академии, но и на вполне законных основаниях приговорить к смертной казни. Впрочем, об этом он позаботится после. Сейчас все его мысли занимала Гвин, которую он прижимал к себе из последних сил.