Когда-то я даже была влюблена в него, около пяти лет назад. В его обязанности входило отвозить меня в школу и забирать оттуда. И я ловила мимолётные взгляды через зеркало заднего вида, считая, что так выражается симпатия.

Сейчас он снова смотрит на меня в зеркало, но я понимаю, что это другое. Он боится, как бы не выпрыгнула на полном ходу, потому что его задача: притащить мою задницу домой.

– Каково быть палачом? – решаю высказать ему свою обиду. Будто именно он виноват в том, что я хреново прячусь, а он хорошо находит.

– Мы не в лес, Алиса, - усмехается, прожигая меня глазами. – И не на гильотину.

А вот этот взгляд знаю. Он уже из разряда «я бы её трахнул». Нарочно расстёгиваю медленно куртку, и вжик молнии привлекает его снова. Антон поправляет зеркало, но я понимаю, что теперь он настроил его на мою грудь. Тут грех жаловаться, потому что, как теремок: они не низок, не высок. Так и моя двоечка.

Но я для него – кукла на витрине. Смотреть можно, трогать нельзя. И это определённый вид власти, который имею.

– Антон, - кричу, потому что он настолько отвлёкся, что медленно стекал на встречку, и летящая в лоб машина активно сигналила фарами. Он вовремя выворачивает руль вправо, а я чувствую, как сердце адреналинит от случившегося. Только что мы чуть не попали в аварию.

– Адилю Керимовичу не говори, - просит, смотря на сей раз прямо. Только что на руле была одна рука, теперь две. И неясно, что для него хуже: авария или мой отец.

Остаток пути больше в гляделки не играем. Он смотрит на дорогу, я на горящие вывески закрытых магазинов. Рабство отменили как бы, но Алиевы не в курсе. А я у них, как живой товар. Только даже боюсь представить, что от меня потребует этот Змей.

Кажется, последний раз мать с отцом меня встречали на пороге дома никогда. Они вообще старались не пересекаться здесь, потому что на территории можно было не скрывать истинных чувств.

– Спасибо, Антон, - кивает отец, держа руки в карманах. Кажется, из него выветрился весь алкоголь, потому что выглядит он трезвым. А вот мать, наоборот, набралась. То ли для храбрости, то ли оплакивала мою участь.

Не дожидаюсь, пока Питбуль обойдёт машину, чтобы открыть мне дверь, потому что здесь так заведено. Плевать на всё. Резко распахиваю и выбираюсь, не утруждая себя тем, чтобы захлопнуть.

– По какому поводу собрание? – интересуюсь, сложив руки на груди и широко расставив ноги. Стойка ни разу не балетная, это больше танцы улиц, которые увлекли меня в последнее время.

Я не такая вообще. Привыкла подчиняться отцу, потому что иного выхода у меня нет. Он – власть в доме, а до недавних пор и на территории, и я принимала эти правила. До сегодняшнего момента. Пока этот мудак не захотел меня продать!

– С каких пор нельзя пойти в гости к подруге? – нарочно ломаю комедию, потому что интересно, что он ответит.

– С тех самых, когда часы пробивают десять вечера, - говорит на это.

Да, конечно. Это одно из правил, которое должно соблюдаться. И по этому поводу ребята часто шутили. Только знали бы они, каково это иметь такого отца! В мою сторону боялись смотреть обычные парни, как только узнавали, чья я дочка. Хорошо ещё, что не заставляет носить платок, как некоторые из семьи.

– Подойди, - требует властно, и моя уверенность тут же исчезает. Ёжусь под его тяжёлым взглядом, который заставляет молчать многих. И повинуюсь, делая несколько шагов, но тут же останавливаюсь.

– Ближе, - ласковее говорит отец, и я сглатываю комок в горле, потому что даже не могу представить, что он задумал.

Меня никогда не бил отец. Он просто прожигал взглядом, от которого физически становилось больно. Так и теперь.

– В комнату, - не требующий возражения голос звучит в сумерках.

До чёртиков страшно. Только, если боюсь родного отца, что говорить о другом? Нехотя прохожу мимо: в арку родителей, где мать по правую руку, а он по левую. Оборачиваюсь, различая Питбуля. Антон отчего-то уводит глаза, будто стыдно. Может, боится, что расскажу о том, что он чуть нас не угробил?

Меня.

Для отца важна только я, и не потому, что он желает мне счастья. Он просто прикрывает свою старую задницу. Я как капитал, в который он вложил, а теперь собирает проценты.

Говорить бесполезно. Должна придумать другой способ. Закрываюсь в комнате, бросаясь к шкафу с одеждой, и хватаю первое попавшееся. Нет времени думать, просто любые вещи, которые пригодятся. Слышу робкий стук в дверь и замираю. Чёрт. Кому ещё что от меня надо?

Засовываю сумку под кровать, закрывая шкаф, и быстро осматриваюсь. Вроде не заметно. Стук повторяется, потому открываю. На пороге мать, подпирающая косяк, а к руке приклеился стакан.