— Спасибо, Сатурнино. Ничего. До завтра.

Они пожали друг другу руки и разошлись как добрые приятели. Мигель не обманывал Исагирре, когда говорил, что не сердится на него. Он не сердился, он ненавидел этого человека, разбившего его жизнь.

Когда Сильва немного пришел в себя и убедился в том, что дьявольское зелье не могло быть побочным изобретением, а изготовлено специально, он решил, что не будет работать на Исагирре. Поначалу он хотел вовсе не выходить из своего коттеджа и не входить в стены лабораторного корпуса. Но потом понял, что это глупо, и решил действовать по-другому. Нарочно затянул период теоретической подготовки, листал научные труды и справочники, а когда взялся за опыты, то повел их спустя рукава и в направлении, далеком от «СФ». Ему казалось, что главное — как-то обозначить свою деятельность и искать пути выхода за забор этой научной тюрьмы.

Но Мигель недооценил Исагирре. Все-таки этот негодяй был ученым. Некоторое время он никак не вмешивался в занятия Сильвы, казалось, вовсе и не интересовался тем, что тот делает. Но когда пошла третья неделя пребывания Мигеля в неведомом ему центре, Сатурнино подошел к нему после обеда и сказал:

— В лабораторию сегодня можешь не идти. В домике тебя ждет интересный конверт с фотографиями. Через час я зайду — надо поговорить.

Исагирре произнес все это небрежно и вскользь, но Сильву охватила тревога. С трудом сдерживаясь, чтобы не побежать, он быстрым шагом дошел до своего временного жилища, охватил взглядом гостиную и увидел на голом журнальном столике большой голубой конверт. Он был не запечатан и, когда Мигель судорожным движением схватил его, на столик и на пол веером упали добротные цветные фотографии. Они еще кружились в воздухе, когда Сильва узнал изображенное на снимках: всюду была его Фелиситас, его жена, разлука с которой уже просто мучила его.

Дрожащими руками Мигель стал собирать фотографии, подолгу смотря на каждую из них. Тревоги больше не было, было отчаяние и раскаленная боль в затылке. «Убийцы! — билось в его сознании единственное слово. Вот Фелиситас в больничной палате, недвижная, трубка во рту, капельница… Вот она в неловкой позе, домашнее платье завернулось, обнажив колени, лежит на полу, кажется, в их гостиной в Мехико… Вот снова больница — лицо крупным планом, безжизненное, бледное…

На ватных ногах Сильва прошел к бару, достал крепкий джин, налил стакан почти доверху и выпил, как воду. Ожесточенно потер виски, закурил, вернулся к журнальному столику и стал раскладывать фотографии в некоем порядке, возможно, том самом, в котором они и лежали в конверте… Наверное, он впал в какое-то забытье или даже прострацию, поскольку не услышал и не заметил, как вошел Исагирре, и очнулся лишь тогда, когда тот потряс его за плечо.

— Мигель, дорогой, с тобой все в порядке?

Когда он услышал этот голос (но не понял, что тот говорит), из гортани Мигеля раздалось рычание, и он бросился на Сатурнино, схватил его за горло и стал душить. Исагирре сильно ударил его коленкой в пах, а потом еще раз кулаком в живот. Сильва скрючился от нестерпимой боли и осел на пол. Из глаз его полились слезы, с ним началась истерика.

Сатурнино рывком поднял его и потащил под душ. Поставил, прямо в одежде, в белый квадрат и открыл сначала только холодную, а потом только горячую воду, а следом снова холодную.

— Ты-ты-ты, — застучал зубами Мигель, — убил ее!

— Не говори чепухи! Скинь тряпье и разотрись полотенцем, быстро! — властно скомандовал Исагирре и стал срывать с него одежду. Выключил воду, кинул ему полотенце и, видя, что Сильва стоит без движения, сам начал растирать его. Потом подал халат и вышел. — Жду тебя в гостиной.

Мигель молча сел в кресло, молча принял из рук врага стакан со спиртным и стал пить, не глядя на Исагирре.

— Признаю, что не ожидал подобной реакции. Неужели можно быть привязанным к женщине до такой степени? Но тем лучше… для меня. С чего ты решил, что твою жену убили? Она просто спит… И ты сам в этом виноват. Неужели ты думал, что я не замечу, как ты отлыниваешь от работы, занимаешься для вида какой-то ерундой. Ошибаешься, дружок! Можно было бы тебя поучить немного, посадить в холодную комнату на хлеб и воду, пару раз сводить на беседу к начальнику охраны. Но мне пришла в голову другая мысль, как тебя стимулировать. Твоя жена спит от действия препарата «СФ». И то, как скоро она теперь проснется, зависит теперь полностью от тебя. Неплохо ведь, придумано, а? — Исагирре довольно рассмеялся. — Ну что. молчишь, хоть бы извинился — ведь ты хотел задушить меня.

— Ты негодяй, и жаль, что у меня не вышло убить тебя.

— Ай-ай, какие мы кровожадные, а еще ученые. Ничего, вот выпей еще, — Исагирре щедро плеснул в стакан из бутылки, — и успокойся наконец. Пойми, этот шаг был вынужденным. Зато теперь я могу тебя не контролировать, а спокойно ждать результата и, надеюсь, скорого. Ведь ты захочешь вернуть Фелиситас к жизни?

— Для тебя она сеньора де л ос Анхелес Сильва!

— Для меня она без разницы кто, важно, что значит она для тебя. И я рад этому, хотя умом понять не могу. Если бы ты только захотел, то получил бы женщину помоложе и прямо сюда.

— Оставь меня в покое, Исагирре!

— Понимаю, понимаю твое состояние и сию же минуту ухожу. До встречи в лаборатории, и перестань на меня сердиться.

Сатурнино вышел, а Мигель еще долго сидел с полупустым стаканом, уставясь в абстрактный офорт на стене. Да, это была гениальная ловушка, из которой не было выхода. Он не хотел на них работать, но теперь был вынужден работать не за страх, а за совесть.

Сильва и правда уставал в лаборатории, быстро ужинал наскоро отваренными сосисками, выпивал стакан молока, ложился в постель и проваливался в сон. Но посреди ночи он непременно вставал, словно мозг его получал какую-то команду, чистил зубы, грел воду, опускал в стакан пакетик чая, выносил на крыльцо стул, садился, пил медленно остывающую жидкость, курил и смотрел в звездное небо. Ему было очень тоскливо, но он заставлял себя гнать все нехорошие мысли и мечтать о том времени, когда он выйдет отсюда, Фелиситас очнется, и они заживут по-прежнему в их уютном доме. И еще обязательно возьмут из приюта ребенка и усыновят его.

Такие ночные бдения начинали уже становиться для Мигеля не то ритуалом, не то тайной потребностью — своего рода отдушиной для души. И эта ночь исключением не стала: чай, стул, сигарета, звездное небо…

— Разрешите присесть с вами рядом, сеньор Сильва?

Тихий голос раздался так неожиданно в ночной тишине, что Мигель вздрогнул: «Неужели опять Исагирре? И тут мне не дает покоя. Но нет, голос, кажется, не его, да и когда это Сатурнино обращался на вы?

— Кто вы?

— Такой же узник, как и вы, сеньор. Меня вам представляли: Карлос Монкада.