— Видишь, Дима, большую плиту на противоположной горе? — сказал адмирал своему 12-летнему кузену, которого Алексей Наумович забрал к себе на черноморский флот из Морского корпуса на летнюю практику. — Мусульмане верят, что там похоронен Иисус, господь наш, вседержитель.

— Здесь же не Иерусалим! Как такое возможно, господин адмирал? — юный Сенявин раз и навсегда усвоил, что к старшему двоюродному брату можно обращаться только официально и вольностей себе не позволял, после того как получил линьков на баке за вырвавшееся «дядя».

— А вот так! — развел руками Алексей Наумович. — Они считают, что в месте, где мы с тобой стоим, была Голгофа. По другой версии, это могила Юши ибн Нуна, то есть Иисуса Навина, еврейского военачальника, жившего за тысячу лет до рождества Христова. Этой могиле поклоняются суфии, у них там устроена обитель-текке. Нас же, православных людей, это святое место не должно вводить в заблуждение, отвращать от библейских легенд. Для нас важнее источник. Приказал провести к нему скрытую галерею-сапу.

Адмирал перевел взгляд на разворачивающееся внизу сражение. Нестройные колонны турок разноцветными змейками извивались на противоположном Бейкосу склоне. Русские укрытия-завалами окутались дымками, раскаты выстрелов заметались меж скал. С высоты Йороса можно было рассмотреть, как шальные пули выбивали каменную крошку на русских баррикадах, как янычары то сбивались в кучи на дне ущелья, то рассыпались, карабкаясь наверх, в надежде укрыться за деревьями и камнями. Как полыхали огнем крепостные орудия, как над головами штурмующих рвалась шрапнель, вызывая вопли ярости и крики боли. Как отбитый неприятель в который раз откатывался назад, бросая раненых и трупы погибших товарищей.

— Я назвал новую русскую крепость на Босфоре позабытым славным русским названием. Крепкий Орешек! Обломают об него басурмане свои зубы! — пророчествовал адмирал Сенявин.

Он не знал, но догадывался, как невесело поднимались в атаку янычары — одного взгляда на своих жидкие ряды им хватало, чтобы лишиться уверенности в успехе дела. Фанатики бодрились, распевали заунывные песни, пытались увлечь за собой колеблющихся. Тщетно! После нескольких неудачных атак никто уже не верил в успех. Пунктирные линии из разбросанных кучек странной формы — из трупов павших солдат — действовали на психику людей отрезвляюще, позволяя страху забраться в самую душу. Поднимался страшный крик, ухали крепостные орудия, трещали ружья, все заволакивало дымом — и вдруг наступала кратковременная тишина, пороховой туман рассеивался, и взору наблюдателей открывалось очевидное: очередной приступ захлебнулся, не успев толком начаться.

Если бы не постоянный подход подкреплений, турки бы окончательно упали духом. Свежие части, не ведавшие еще о трудностях насупа, бросались в бой и… разделяли участь своих предшественников. В большом турецком лагере, от которого до линии осады приходилось выдвигаться часов пять, росло напряжение, дисциплина падала. Янычары, а в еще большей степени, разный сброд, срочно набранный в полки, были готовы вот-вот взбунтоваться. Для продолжения атак офицерам приходилось палками сгонять солдат в маршевые колонны.

Русским на завалах тоже приходилось нелегко. Капитан барон Трескау, курляндец со славянскими корнями, но с исковерканной в древности на прусский лад фамилией (писари исправили этот недочет и писали его как «Трескова»), докладывал с передовых завалов:

«Постоянная ротация турецких войск представляет для нас проблему. Мы такой возможности лишены. Люди выдохлись, пребывая в бою круглые сутки, не имея возможности поспать. Сколь еще долго сможем мы сбивать неприятеля на попятный шаг, то одному Господу известно».

Сенявин ничем не мог ему помочь. Все свободные солдаты десанта и часть моряков с кораблей были заняты возведением укреплений. Кирка, лом, мотыга, пила и топор стали их оружием. Каменные стены с узкими бойницами, крытые казематы с хитро устроенными амбразурами, кирпичные пороховые погреба росли день за днем. Одна линия обороны, вторая, острые углы равелинов, очередная батарея — крепостица постепенно превращалась в огромного спрута, выбрасывающего в разные стороны свои смертоносные щупальца с остро заточенными когтями в виде дальнобойных орудий, мортир и гаубиц. Камень везли с противоположного берега, постепенно разбирая Румели Кавак и другие сбитые форты. Оттуда же подвозили желтую глину для кирпича-сырца и землю для устройства насыпного вала. Окрестные леса, даже драгоценные черные кипарисы, были безжалостно вырублены и частью пошли на устройство перекрытий, частью — на запас дров для походных кухонь. Очень боялись вспышки эпидемий, которую могли легко занести из столицы. Несмотря на военный действия, на осаду и патрули в проливе, торговцы из Царьграда подвозили фрукты, вино и свежую баранину. Дух торгаша возобладал в константинопольцах над призывами мулл к джихаду.

Несмотря на все усилия турок, Крепкий Орешек все больше и больше оправдывал свое название. Великая мечта взять под свою контроль режим судоходства на Босфоре — все ближе и ближе к выполнимому плану.

(1) Фраза «лучший друг дипломата — это повар» принадлежит Шарлю Морису де Талейрану.

(2) Существует некоторая путаница в географических названиях. Замок Йорос и могилу Юши (Исы) часто помещают на одну и ту же гору Бейкос, хотя между ними полтора километра. У горы с могилой есть и другое название — холм Юши или «великанова гора» (Dev Dag?).