— А как другое крыло оборонять? Хватит ли нам кавалерии сдержать австрийскую?

— Не только редуты, рвы и волчьи ямы будем сооружать, но и рогатки придется ставить на оконечностях флангов, — вздохнул Суворов, которому сия мера всегда казалась лишающей инициативы. — Особливо меня беспокоят новые полки. Разместим их часть перед зыбью. Ежели прорвется кавалерия, то в этой зыби завязнет. Тут-то ее и отсекай.

Генералы загомонили. Как-то боязно допускать вражескую конницу себе в тыл, пусть и в заболоченную низину. Кто-то припомнил сражение при Петерсвардейне, когда восемь колонн австрийцев не смогли дойти даже до рогаток, встретив очень плотный огонь янычар. Последние, развивая успех, пробили центр, но не получив поддержки конницы на крыльях, были разбиты, а следом и вся турецкая армия потерпела сокрушительное поражение.

— Австрийская конница сильна тем, что грамотно взаимодействует разными родами. Пропустим их в зыбь, они коней под уздцы и возьмутся за ружья, — заметил Жолкевский, на своей шкуре испытавший тактику цесарской кавалерии.

— Казаки везде пролезут! — решительно отрубил Суворов. — Пиками переколят в болоте. Вам же следует поступать так. Обычно конница врубается прежде, пехота за ней бежит трехшереножным строем. В двух шеренгах одна сила, в трех — полторы: первая рвет, вторая валит, третья довершает. Прорвутся в наши окопы — то не беда. Вы, командиры, не зевайте, главное — отсекай! Смогли неприятеля кареями обойти, смыкайте их в колонну — особливо ценно сие построение, ежели имеете препятствие в виде своих или вражеских укреплений либо кавалерия угрожает прорвать каре. Тогда смыкайте фасы кареев — получится шестишереножная колонна. Такая колонна гибче всех построений, для кавалерии непроницаема, а будет двигаться без остановки, то все пробивает.

Я тяжело вздохнул. Ну не смогут новые полки такие построения делать — из каре в колонну и обратно. Тем более под огнем противника. Все это, конечно, на живую нитку.

— Экзерции потребны, чтобы прием сей освоить, — мудро заметил Крылов, озвучивая мои мысли.

— Противник нам дал несколько дней. Вот и займитесь подготовкой, господа генералы, — вмешался я и вернул обсуждение к главному вопросу. — Как будем расставлять войска?

1) Это не выдуманная история, мы просто поменяли локацию и противника, добавили виновника. В 1780 г. нечто похожее случилось во время австро-турецкой войны: битва при Карансебеше — так прозвали этот анекдотический случай.

2) Наш герой заблуждался относительно тактики революционной Франции. Да, колонны были, но не одна большая, а несколько. Мега-колонна попросту не смогла бы нормально двигаться вперед. Ее разнесли бы артиллерией и обратили в повальное бегство. В тоже время он прав в отношении количества войск под командованием Суворова. Самое его крупное сражение — при Нови, когда он имел 50 000 русских и австрийских солдат.

Глава 11

Безымянная равнина неохотно просыпалась, в деревеньке Липпендорф заголосили петухи. Как в будущем назовут историки грядущую баталию на этих полях? Ни крупной речки, ни озера, ни знаменитого леса. Остается лишь небольшое селение за нашей спиной как точка привязки. Сражение при Липпендорфе? «Битва народов», в которой сломили Наполеона, произошла к северу от этой саксонской глубинки. Она произошла в окрестностях Лейпцига, но до него мы союзников не пропустили. Встретили их именно здесь, и выбор места произошел абсолютно случайно. Шли навстречу друг другу и столкнулись. Встали, окопались, пришло время пушек и ружей, тактического мастерства генералов, отваги, стойкости и мужества простых солдат.

Я сел верхом на Победителя, дождался, когда генералы и свита выстроится позади и поскакал вдоль строя. Пошёл мелкий дождик, как будто сам Господь решил добавить в этот день ещё тягот. Под копытами чавкала саксонская грязь, у солдат форма — одно название, даже полы шинелей оборваны. Суворов морщился, он ратовал за чистоту и опрятность. А лица… Лица были уставшие, грязные, как сажа на трубах московских, загорелые до черноты, исхудавшие. Суровые, молчаливые — знали, что день будет последний для многих.

Вот он, первый оренбуржский. С него все начиналось. Взял рупор и, не слезая с коня, остановился возле строя.

— Братцы! — рупор усилил голос, но мне и без него было бы слышно. — Вы ж не ради денег сюда пришли! Не ради добычи! Вы здесь — ради свободы. Чтоб не было барина над крестьянином, графа над солдатом… Равенство — не слово, а железо в руках! Не щадите себя. Щадите того, кто рядом в строю!

Проехал дальше. Куропаткинцы. Тульские мужики, превратившиеся за полтора года боев и походов в настоящих ветеранов.

— Сегодня не про честь говорю, — крикнул я. — А про жизнь вашу. Австрияки пойдут косым строем или конницу пустят. Будете пятиться — ляжете под копыто. Я не отговариваю вас от страха. Я сам боюсь. Но страх не повод разбежаться. Страх — повод держать строй. Стойте, как учили вас полковники. Прорвали строй — сразу вставай в каре! Учили вас?

— Учили, царь-батюшка! — раздался рев куропаткинцев.

Отлично, боевой дух на высоте.

— Значит — делай!

Вода скатывалась с лиц солдатов, как будто вся Европа заливала их слезами, перед тем как быть переломленной. Я крикнул третьему полку, из новобранцев, слегка нюхнувших пороху под Варшавой:

— Больно будет. Адово. Вы этого не видали ещё. Но кто не выдержит — тот умрёт зря. А кто выстоит — будет жить в мире новом. Без королей. Без династий. Без господ. Один строй, одна воля. Держите её.

Жан, камердинер, ехал за мной молча, сам, видно, трясся. Я знал, он не верил в победу. И правильно делал. Я и сам не был уверен. Но умирать-то надо с песней, как сказали бы казаки. Проехал ещё — стоят казаки в плотном конном строю. Я им коротко:

— Про вас скажу так: кто убегает — предатель. Кто стоит — брат. Кто умрёт — святой. Кто жив останется — тому поклон от меня.