Ну, вот только вспомнил о ней — и пожалуйста, она вошла во двор в сопровождении своих наёмниц и с какими-то свёртками в руках, как всегда. И почему это женщины не могут выйти из дому без того, чтобы не потратить хоть пару медяков? Это, конечно, её деньги, но сама эта женская привычка — обязательно хоть что-нибудь купить…

Дриады тоже посмотрели на этих троих, одна бросила какую-то фразу, и обе рассмеялись. К удивлению Ламберта, Елена живо отозвалась на их чириканье. Дриады заинтересовались, о чём-то спросили. Она подняла глаза к низкому, совсем уже зимнему небу и, взяв свёрток левой рукой, точно лютню, изобразила правой, будто играет на ней, а ещё что-то в такт с подвыванием прочла-пропела. Теперь уже засмеялись все трое… нет, четверо — чародейка тоже ухмыльнулась, а Елена, сдвинув шапку, прижала ладонь к уху и помотала головой.

— Это был даже не медведь, — сказала она, переходя на человеческий язык, — а дракон после спячки, но меня всё равно заставляли учиться играть на лютне и исполнять Энн-Сеннат. Бедные мои наставники, никакие деньги не стоили таких мучений!

Она смеялась, она шутила, она болтала о какой-то ерунде, глаза у неё блестели, а щёки горели румянцем от холодного ветра. И вовсе не была она ни мышью, ни даже конторской крысой, как её прозвала Аделаида. И дриада, которая выглядела — или просто держалась — как старшая, смотрела на неё этак… прицениваясь, так что Ламберт ощутил вдруг болезненный укол ревности. Ни с какими лесными девками он делиться не собирался!

Дела, конечно, были прежде всего, но он поймал себя на том, что хочет побыстрее закончить их, умыться, переодеться в домашнее и сесть в уже привычное кресло перед камином, взять чашку из рук чародейки и прихлёбывать горячий, но не обжигающий чай, глядя в пламя и рассеянно слушая женскую болтовню. Впрочем, Фрида для Герты и Дианоры рассказывала про побережье Абесинского моря, про Лазурный Берег, который, оказывается, был всего только частью какой-то Лиги Серебряных городов, про Пыльные Равнины и Империю Единого Севера так, что ему самому хотелось влезть с расспросами: он ведь с этими бесконечными стычками так дальше Озёрного нигде и не бывал, а наёмниц, судя по всему, помотало по всем Срединным землям и не только по ним.

— Что-то не вижу ни дочери, ни племянницы, — заметил он, когда его скромные мечты сбылись, а в дополнение к чашке эльфийского сбора он получил ещё и маковый рогалик.

— Сира Дианора учит танцы для графского бала, — пояснила Фрида (Елена опять уткнулась в свои книги и расчёты, а сира Симона опять то ли дремала в соседнем кресле, то ли размечталась о чём-то, полностью уплыв в свои грёзы).

— А Герта?

Фрида, привычно уже пристроившая пухлый задик на подлокотнике кресла напарницы, вздохнула, покосилась на Елену, но та деловито щёлкала шариками абака и скрипела пером, так что чародейке пришлось ответить вместо неё:

— А любушка ваша, любезный сир, обиделась на вашу супругу и не разрешает больше дочери ходить к злой тётке, которая бедную девочку бьёт и куском пирога попрекает. Вам сира Аделаида не жаловалась ещё, что Герта пыталась своих кузенов покалечить? Пожалуется, не сомневайтесь. Елена маленькую негодницу выпорола, а Катерина за это на неё насмерть обиделась.

— Не за это, — подала голос Елена, которая, разумеется, всё это слышала, как бы ни изображала, будто страшно занята. — А за то, что при всём городке выболтала про масляное пятно на полу. Баронесса бы ничего и не узнала, а тут ей, понятное дело, добрые люди живо донесли, приврав всемеро.

— Ну, так не хрен было скандал на храмовой площади устраивать! — фыркнула Фрида. — Сама напросилась, во-первых. А во-вторых, это была Симона, а не вы.

— Есть люди, — нудным наставительным голосом отозвалась Елена, — которые никогда ни в чём не виноваты. Это всё другие, гады и сволочи, им пакостят, а сами они в белом с головы до пят.

— Так! — Ламберт хлопнул раскрытой ладонью по подлокотнику, но толстая обивка поглотила удар и хлопок получился глухой и вялый. — Всё по порядку!

— Трепещу! Уже трепещу, — ядовито сказала нахальная наёмница и гнусно захихикала. Ламберт попытался глянуть на неё, как на дурного малолетку, только что выбившегося из рекрутов в настоящие егеря — ну да, как же! Проймёшь такую грозным взором. — По порядку — так по порядку. Жила-была в маленьком пограничном городке красивая девка из зажиточной семьи и приглянулась она брату тамошнего барона… что? — фальшиво удивилась она. — Вы же сами просили по порядку. Единственная дочка у небедных родителей, шестеро братьев — и все старшие, а едва Указ отменили, как ей тут же напокупали цветных лент и мануфактурских платков с алыми розанами, чтобы все прочие девки от зависти удавились. С кем ей ещё было гулять, как не с благородным сеньором? Её ведь после рождения дочери и замуж выдать пытались, и мужики находились, которые согласны были даже с хвостом взять. Да вот беда: один кривой, другой хромой, третий лысый, четвёртый всем хорош, да по бабам ходок… Нет бы благородному сеньору без затей приказать не выё… живаться, а идти, пока добром берут, да ему и так было неплохо — ему же ещё не начали плешь проедать жалобами на загубленную молодость, на потерянную невинность и заделанного ублюдка.

— Скоро начнут, — хмуро пообещала Елена. — Она тут в зеркало посмотрелась и морщинку у себя нашла. Всё, жизнь кончена.

— Меня вообще-то интересуют покалеченные племянники, — начиная закипать, но ещё внешне спокойно сообщил Ламберт.

— Да живы они и даже целы, — заверила его чародейка, пожимая плечами. — Симона отловила дочурку вашу, когда та только примерилась пол маслом натереть. Ну, я, в общем, девицу понимаю: пока росла на мельнице, была она вашей дочкой и вообще прынцессой, а в замке оказалась байстрючкой и мучным носом. Обидно же! Вот и затевала сира Гертруда страшные мсти в меру своего умишка: живую крысу притащить и на кухне выпустить, пивную закваску в уборную вылить в самую жару, кузенов вот уронить, чтобы носы расквасили… А когда её за очередной подвиг не просто отругали, а выпороли, нажаловалась матушке, что все её, бедняжку, обижают, даже тётка Елена, которая сперва такой добренькой прикидывалась.