— Ого, — заинтересовавшись, сказал Генрих. — А мне тоже можно?

Про старую баронессу все подзабыли, а она вдруг громко и отчётливо произнесла:

— Нет, мальчики, я вам запрещаю брать что бы то ни было у этой дряни.

Над столом повисла неловкая тишина, даже Аделаиде стало неудобно за свекровь. Елена, не удержавшись, прикрыла ладонью глаза. Зачем люди хотят долго жить? Лучше уж умереть в неполные пятьдесят, чем превратиться вот в такое.

— Сир Георг, — сказала она с тяжким вздохом, — возможно, мне следует питаться у себя? Поучить с вашим сыном столовые приборы я и отдельно могу, хотя за столом это, конечно, удобнее — постоянно, день за днём, незаметно бы само собой всё запомнилось. Но я так раздражаю вашу матушку, что, наверное, лучше будет мне не мозолить ей глаза.

Барон глянул на устрашающее количество пыточных инструментов возле тарелок старших детей (Генрих, подумав, тоже присоединился к брату и сестре в их попытках выучить всё это).

— Матушка, — сказал он ровным, но ледяным тоном, — в этом замке пока что хозяин я, и запретить что-то своим детям могу тоже только я. Будьте добры вести себя достойно баронессы Волчьей Пущи и не оскорблять законную супругу моего брата. Госпожа Елена, — он перевёл взгляд на неё, — я приношу извинения за мою мать. Старая больная женщина с привычками и понятиями полувековой давности… Надеюсь, вы понимаете.

— Конечно, сир Георг, — слегка наклонив голову, проговорила Елена. — Я всё понимаю. Вам не за что извиняться.

Не за что извиняться и злиться глупо, но войдя в спальню, Елена первым делом хватила об стену чашку. Расписанные золотистыми лютиками осколки с жалобным звоном брызнули в стороны, и ещё, и ещё… остались три чашки — как раз выпить вечером чаю с наёмницами, если заглянут. А завтра купить новый сервиз, всё равно вон на этой чашке скол сбоку — Герта то ли в самом деле не удержала её в руке, то ли крутила-вертела, пока не приложила об угол стола. Есть же такие люди, которым прямо-таки необходимо всё ломать и портить, просто между делом. Герта, кажется, была из них. Дети, конечно, часто ломают, рвут и пачкают вещи, но даже за Тео Елена не помнила такой потребности пройтись смерчем. Или это в ней разочарование говорит? Так хотела быть хоть кому-то тут нужной, а всё, чего от неё хотели — сладкого чаю с пирожками.

Она поставила обратно на тумбочку слегка побитую чашку, с нервным смешком подумав, что уцелела именно побитая — как всегда, из целого сервиза остаётся либо чашка с трещиной, либо сколотая сбоку, либо оставшаяся без ручки. После вспышки она почти успокоилась и даже сбор осколков, разлетевшихся по всей комнате её не раздражал. Можно было, конечно, позвать служанку и поручить это ей, но про осколки, валяющиеся у камина, не соврёшь, что нечаянно смахнула сервиз с тумбочки и кое-как успела удержать только половину.

«Девять богов, — подумала Елена, раз за разом нагибаясь к бурому войлоку, на котором белые с зелёным и золотистым осколки отлично были видны, не пропустишь, — как же хорошо, что дорогого супруга нет. Только его мне сейчас не хватает для полного счастья!»

Гремучая не замерзала ни в какую зиму, разве что у берегов нарастал ледок. И глыбы Козьих Камушков покрывались ледяной коркой, так что по ним не могли уже проскакать даже гоблины, оставалось присматривать только за Нижними Бродами. Разбойники, понятно, тоже добавляли хлопот, но всё же не были такой опасностью, как горные орки, оголодавшие в своих скалах настолько, что в разгар зимы лезли форсировать и летом-то неприветливую реку. Форсировать по колено, а то и глубже, в холодной до судорог воде, течением сбивающей с ног даже здоровенных орочьих бойцов; по хрустящему, проламывающемуся под шипастыми подошвами льду; под обстрелом с западного берега… на котором, на беду людей, не имелось ни скал, ни прочих возвышенностей — в отличие от восточного, где хватало удобных мест, чтобы разместить стрелков. Хорошо, хоть стрелки из орков… хуже, наверное, только гномы.

А ещё у клыкастых откуда-то завёлся колдун, и это было странно. И паршиво, хоть колдун был, похоже, не очень силён, потому что огненными шарами швырялся не слишком часто, недалеко и не сказать чтобы метко. Но теперь понятно становилось, как орки сумели так быстро поджечь крепостную стену: горное масло от одной искры не разгорится, надо долго щёлкать кресалом над трутом, чтобы потом сбросить разгоревшийся комок сухого мха в масляную лужу. А ты ещё попробуй его подожги, когда только что перебрался через неглубокую, но очень бурную реку, промокнув до костей от ледяных брызг. Сильному стихийному магу, если верить Фриде, достаточно было просто пальцами щёлкнуть, чтобы приготовленная растопка вспыхнула. Да-да, даже Ледышке Фриде, хотя она предпочитала морозные чары и остудить кипяток могла, просто подержав чашку в руке. Слабый или кое-как обученный маг должен был бы прочесть заклинание и сделать пасс, но это всё равно быстрее и надёжнее, чем возиться с огнивом и трутом. Просто бросить в потёки горного масла огненный шар…

Ну, только подумал про огненный шар — и вот он, летит, сволочь! А уворачиваясь, Ламберт поскользнулся и грохнулся в мешанину размолотого сапогами прибрежного льда, под которым не только текла холодная до остановки дыхания вода, но и притаились здоровенные булыжники. Так что дыхание остановилось ещё и от резкой боли в боку. «Ребро сломал», — понял Ламберт и чуть не взвыл от боли и досады. Не потому, конечно, что рана был совсем не геройская — это Генрих мог по молодости лет страдать, что ногу сломал, свалившись с лошади, а не в схватке с бандитами. Нет, беда была в том, что Максимилиан лежал в замке с простреленным бедром (ещё и шутить пытался: «Самое важное цело, я прикрывал!») и сменить Ламберта, обречённого месяц ходить в тугой повязке, в которой ни нагнуться, ни вздохнуть поглубже, было некому. Впрочем, опять же можно было утешаться тем, что после неудачного нападения орки обычно делали перерыв самое малое — на всё те же три-четыре недели, чтобы подлечить своих раненых.

Он попытался встать, но в битый лёд в опасной близости с ним врезался ещё один огненный шар, разбрызгивая клочья колдовского пламени. Ну, нет худа без добра — вымокший мех зимней куртки защитил бы, наверное, и от прямого попадания. Ламберт забарахтался активнее, потому что орки отступали, огрызаясь, и надо было удерживать распалённых боем дураков, особенно из молодых, чтобы не вздумали гнаться за ними на восточный берег. Он с трудом встал, перекосившись на пострадавший бок — и схлопотал-таки огненный шар в живот. Похоже, орочий колдун нацелился именно на него.